Темп

Входит Рыбкин, за ним комендант.

Рыбкин. Приказ готов, товарищ Болдырев.

Комендант. Товарищ Болдырев, пожар потушили. Понимаете, какие бабы! Прямо я озадачился. Кастрюлями, чайниками, кружками, песком действуют, как герои труда Одна юбку спалила.

Болдырев. А пожарная команда?

Комендант. Тут целая увертюра. Брандмейстеру кто-то позвонил до нас и в другую сторону его направил.

Болдырев. Максим, и ты, товарищ комендант, расследуйте это дело.

Максимка. Ясно… Пошли на коммутатор! Там наша комсомолка сидит… Черноглазая, черномазая…

Комендант и Максимка уходят.

Лагутин. Степан, а Степан?

Болдырев. Ну?

Лагутин. А ведь это — война.

Болдырев. Да. Вода не хлорируется. Узнаю — пьянствуют. Раз. Пять бараков подымают бунт. Два. Сестренку чуть не убили. Три. Американец расторгает договор. Четыре. Мы с тобой подписываем этот приказ. Пять. Поджог. Шесть. Это за восемнадцать часов, Лагутин, со вчерашнего вечера.

Лагутин. Пятилетка, Болдырев.

Болдырев. Ну, ладно. (Кричит в другую комнату.) Товарищ Рыбкин, давай смету на клопов!(Лагутину.) Пять с половиной тысяч рублей на борьбу с клопами ассигную. Клопы, брат, тоже темпу мешают.

ЗАНАВЕС

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Часть огромного котлована. Земляные и железобетонные работы, расставлены столбики замера. Восход. На востоке яркая лента реки. Валька сидит на деревянных сваях.

Валька (поет).

Славное море — священный Байкал,
Славный корабль — омулевая бочка.
Эй, Баргузин, пошевеливай вал…

Входит Максимка.

Максимка и Валька. «Молодцу плыть недалечко».

Максимка (запевает).

Долго я тяжкие цепи влачил,
Долго скитался в горах Акатуя.
Старый товарищ бежать пособил —
Ожил я…

(Срывается). Опера кончилась, начинается комедия. Наконец я вас расшифровал, Валентина Семеновна! Аврору наблюдать поздно, мечтать в тишине рано — следовательно, изучаете местность возможных боев и сражений.

Валька. И все ты болтаешь, и все ты болтаешь! Купаться хожу, пока балбесов на берегу нет. Хорошо утром на Волге, Максим! Вода синяя, как бухарский шелк, и чайки точно серебряные стрелы, падают с высоты. Темный, коричневый парус замаячит где-нибудь далеко, далеко… Да разве ты это понимаешь!

Максимка. Валя, если бы ты знала, какой я сентиментальный юноша.

Валька. Ты… Для тебя вода — влага, солнце — энергия, трава — корм для скота…

Максимка. Эх, Валька, физиономия у меня какая-то буйная, чорт бы ее взял! При такой физиономии задушевного слова не выйдет, а то бы я рассказал про себя…

Валька. Нечего тебе рассказывать. Ты что усталый какой? Болен?

Максимка. Только, пожалуйста, не зови карету скорой помощи. Пойду, вот, нырну — и воскресну. Ночь сидел: фордизм, тейлоризм, научная организация труда…

Валька. Увлекаетесь американизмом вашим. Степан по ночам английские глаголы спрягает. Эй гэф э бук, ши гэз э бук. В Америку собирается ехать.

Максимка. Американизация — это надо понимать. Если мы воспримем американизм и вложим в него коммунистическое принципиальное содержание, то…

Валька. То?

Максимка. Да что с тобой говорить! Ты же медичка! Получила? До свиданья! Наши пошли купаться.

Валька. Проваливай!

Максимка идет к реке, возвращается.

Максимка. Валь!

Валька. Ну?

Максимка. Ты знаешь, я тебе хотел что-то сказать.

Валька. Скажи.

Максимка (сел). Видишь ли, Валя, есть такие жеребята- сосунки. Ты на них похожа.

Валька. Спасибо за сравнение.

Максимка. Я очень серьезно говорю, Валя. Потом сосунки-жеребята становятся стригунками. Ты на них похожа.

Валька. А потом становятся жеребцами. Ты на них похож.

Максимка. Ну, как ты не понимаешь? Я же хочу сказать тебе образно.

Валька. Образно!.. Лошадиные у тебя образы.

Максимка. Валя, я каждый день наблюдаю тебя.

Валька. Вот оно что!

Максимка. Каждый день наблюдаю, и ты худеешь. Ты к нам приехала, как мак, а стала — как подсолнух.

Валька. Знаешь что, Максим?

Максимка. Что?

Валька. Поди окунись с головой.