На лестнице он остановился вдруг. Лицо его снова приобрело выражение то ли обиды, то ли испуга.
— Может быть, беда наша в том, что мы понимаем братство так полно, что не допускаем никакого инакомыслия. Может, именно поэтому Бог, этот всевластный хищник, нас так наказывает?
Лидия Павловна зачем-то надела плащ — наверное, хотела выскочить за ним и что-то выкрикнуть ему вслед. Она выскочила и выкрикнула:
— Сам ты веник.
Одна ее подруга выгнала жениха только потому, что он не хотел мыть голову шампунем — мыл детским мылом. Она швырнула в него куском мыла из окна. Но попала в детскую коляску, к счастью, пустую. Но как жених кричал: «Смотрите на нее! Квартира семьдесят один. Она убийца. Могла убить. А еще моет голову французским шампунем. Спросите, где она его берет. Товарищи, не ходите под этим окном, там бешеная!»
Другая подруга выгнала своего жениха за то, что он громко смеялся. «Это даже не ржание — это надругательство, — говорила она и делала резюме: — Все они из одной бочки. Может, когда-то и годились на семена, но сейчас только в рассольник».
А еще была у нее подруга, но это давно, в школе, — Тамарка Лямкина. Та изводила силача Власика. Врежет ему ногой по заду и тут же прижмет его голову к своей, уже вспучившейся, груди.
— Власик, детка, я от любви. Я тебя люблю безумно. Хочешь, я тебя при всех поцелую.
— Кобыла! — визжал силач Власик. — Дура! — Он занимался тяжелой атлетикой.
А Тамарке хотелось, чтобы он ее стиснул. Действительно дура.
Лидия Павловна ходила по комнате и убеждала себя, что Леонтий вовсе не шмель, а комар. Что кто- то из высших сил в Петропавловской крепости поступил безбожно, подсунув ей этого кровососа.
И, так рассуждая, услышала Лидия Павловна звонок.
Пришла мать. Бросила сумочку на диван. Подсела к машинке.
— Чья? — спросила.
— Один ненормальный принес. Утверждает, что сербы раньше назывались себры. И болгары тоже.
— Это очень важно?
— Ну мама…
Мать Лидии Павловны редко выходила из себя, и голос она повышала редко, и думать не стеснялась при людях. Она и сейчас подумала вслух:
— Лидочка, он может оказаться прав. Когда мы с папой были в Дубровнике, нашу переводчицу звали Сабрина. Что означает подруга или родственница. Так что вполне. Ты не беременная?
— Но, мама…
— А что мама-мама? Не брать же молодой здоровой женщине ребеночка в Доме малютки. Они там, несчастные, все, как один, больные. А ты же — кровь с молоком. Тебя на обложку в журнал «Здоровье».
— Но, мама. Мама, я не могу!
— Лидочка, не паникуй. На худой конец есть Соловьевский садик.
— При чем тут садик?
— При том, что там художники. Там же Академия художеств. Общага. Молодые парни. Все, как один, талантливые.
Лидия Павловна слабо возмутилась. Она располагала богатой палитрой слабых возмущений и туманных оправдательных мотивов. Но мать никогда не принимала их во внимание. Она видела дочкино счастье только в ребенке и направляла дочку к нему рукой маршала.
— Ты знаешь, как появилась Ларисочка Каракулян? Тети Лялина дочка. Да… Это уже потом тетя Ляля вышла замуж за Каракуляна. Ему позарез нужна была прописка. Но мужик он неплохой, не спорю. А Ларисочка появилась на годик раньше. Тетя Ляля уже разуверилась, что на ней кто-то женится. И вот пошла она в Соловьевский садик. Ночь. Села она на скамейку, сидит и смотрит. И смекает. Да, тут риск есть. Если пьяный идет, она быстро к румянцевскому обелиску. Если группа пьяных, она опять быстро к обелиску. Вроде ждет кого-то. Но вот видит — кудрявый и не пьяный, с глазами узкими — вроде японец. Наверно, кореец. «А-а!» — сказала тетя Ляля сама себе и горько заплакала. «Девушка плачет? Девушка больной? Где девушка болит? Тут болит? Тут болит?» Начал он ее гладить, жалеть, утешать. От этого и Ларисочка. Правда, не от того парня. Пришлось тете Ляле еще раз в Соловьевский садик идти. Я ей говорила: «Не пристрастись». Я уже замужем была. Я тебе скажу, время было тяжелое… — И, как всегда, при воспоминании тяжелого голодного послевоенного времени глаза матери затянулись странным счастливым туманом.
На следующий день по дороге на работу Лидия Павловна вдруг осознала, что мужиков она не боится. Раньше в ней жила какая-то робость, видимо, связанная с отцом-генералом. Теперь она смотрела на мужиков, как если бы знала, что все они прогуливали школу, все хвастуны — неудавшиеся лейтенанты. Все страдают комплексом неполноценности — даже грузины. Иногда мужики казались ей кем-то вроде ослов. Ослов она видела в детстве в городе Кушке и сохранила к ним чувство товарищества. Хоть и не было надежды, что осел преобразуется в ахалтекинца, но думать об ушастом друге было все же приятнее, чем презирать несбывшегося лейтенанта.
Леонтий пришел через неделю. Поздоровался исключительно вежливо и почтительно с матерью Лидии Павловны, она в тот день была у дочери. А Лидия Павловна сказала:
— Мама, этот тип знает, что такое «венец».
Леонтий не был младше Лидии Павловны, но выглядел он молодо, очень. За неделю его лицо заострилось, глаза, как сейчас говорят, собрались в кучку — наверное, от сухомятки. В них полыхал неукротимый пламень. Леонтий был исполнен достоинства и ярких перьев, как петух, победивший петуха. Его голова на тонкой шее была повернута вправо, подбородок вскинут. А на челе начертана угроза всем. Лишь в те мгновения, когда взор его касался Лидии Павловны, Леонтий мягчал, и его мужественный костюм в стиле «сафари» как бы покрывался пушком. И вообще, Лидия Павловна это отметила, означенный пушок, как тонкий слой дрожжей, покрывающий кожицу сливы, присутствовал на всем, что делал и говорил Леонтий.
Мать Лидии Павловны пригляделась: не бегают ли у Леонтия зрачки? Нет, взгляд его был спокойным — не бегающим и не остановившимся.
— И что же? — спросила мать Лидии Павловны. — «Интересант». Что же означает слово «венец»? Я так люблю образованных молодых людей. Я называю их монгольфьерами — прорвавшимися ввысь.
Леонтий покачался с пятки на носок, сел на тахту, или, может, колени у него подломились, закинул ногу на ногу, демонстрируя голландские носки. Было ясно, что он желал бы ответить маме Лидии Павловны самым неучтивым образом, но истина, свившая гнездо в его измученной душе, одержала верх над его гордостью, и он ответил вежливо:
— Мне хотелось бы назвать венцом союз сердец.
— О-о, — сказала мать Лидии Павловны. — О-о! Но мне действительно хотелось услышать от вас что-нибудь о славянах. Лида говорит, что вы дока.
— А что именно? — спросил Леонтий с холодком.
— Ну хотя бы — вы разделяете это мнение, что новгородцы призывали варягов править в Новгород?
— Разделяю, — сказал Леонтий.
Мать Лидии Павловны слегка покраснела. В ней появилось что-то пускай не генеральское, но старшинское.
— Что же, по-вашему, они были дураками?
— По-моему, они были умными, — сказал Леонтий. — Важно выяснить, кто такие — эти они.
— Новгородцы.
— Новгородцами они стали уже потом. Сначала это было племя озерных словен, финское племя меря и племя изборских кривичей. Платили они варягам дань. Но, призвав варяга править, они получали за те же «деньги» и откуп, и воеводу.
«Как все же приятно наблюдать за вежливым молодым мужчиной, преисполненным знаний», —
