отходил от него. Ургашские гости сидели в своей юрте, как мышь под метлой, обескураженные таким поворотом событий. Воины, посланные Темриком на поиски стрелка, попавшего в Нарьяну, нашли только размазанные полосы, ведущие к становищу – следом за конем протащили связку сухих веток, лишая возможности определить лошадь по следам. В овражке нашли следы коленей, несколько сломанных веток, – и больше ничего. Слишком мало, чтобы определить неудавшегося убийцу точно.
Следы Чиркенова коня нашли по ту сторону Уйгуль – вроде бы жив ханский внук – конь без седока скорее всего вернулся бы к знакомому табуну. И тела не нашли, хотя реку прочесали и выше по течению, и ниже. Но все же – кто его знает?
Вождей обеих ветвей племени, только уехавших в свои становища, Онхотой вызвал обратно. Весть об этом разошлась мгновенно, и каждый понимал, что она означает: Темрик скорее всего умрет, вожди нужны здесь, чтобы поднять на войлоках нового хана – Джэгэ. Илуге ходил мрачнее тучи – он не ждал от этого ничего хорошего.
Сидеть в юрте он просто не мог, потому взялся помогать Унде с лошадьми, что всегда делал с удовольствием. Ему нравились лошади. С ними он чувствовал себя намного лучше, чем с людьми. Теперь у него был свой небольшой табун – за убийство тэрэитского вождя хан подарил ему десять коней, и своим он тоже уделял много времени, но к Унде приходил все равно. Красавец Аргол притягивал его, словно магнитом. Нет, конечно, кони, подаренные ханом, тоже были хороши, но скачек, как Аргол, они бы не выиграли. Они словно были половинками единого целого, – расставаясь с конем вечером, Илуге чувствовал сожаление и желание вернуться, едва рассветет. Теперь Аргол уже позволял ему надевать на него седло, хоть Илуге и чувствовал его недовольство. Однако в бою – никуда не денешься – неоседланная лошадь все же слишком опасна, это он теперь понимал. Он вообще много понял о том бое, когда раз за разом прокручивал внутри себя картинки произошедшего. Думал о том, что можно было избежать таких потерь. Что следовало выслать разведчиков. Что следовало отдать команду рубить решетки, невзирая на то, является он командиром или нет, – в суматохе боя многие бы подчинились инстинктивно. Будь он на месте Кимчи – он бы действовал более правильно. Но кто, кроме него самого, поверил бы в это? Кто назначил бы его? В степи все решает степень принадлежности к роду, соблюдение традиций, отличающие одно племя от другого. Каждый кичится своим, каждый презрительно косит на соседа, каждый плетет свою паутинку, чтобы подняться повыше да побольше урвать. Разве хорошо был спланирован поход, о котором столько хвалятся сейчас у костров? По совести сказать – плохо. Да только легко сейчас осуждать чужие ошибки. Кто знает, не сделал бы и он на месте Кимчи или Джэгэ чего-нибудь непоправимого…
Пустые мысли, новый хан скорее всего никогда не доверит ему командовать хотя бы сотней. Илуге вздыхал и возвращался к работе.
Он старательно чистил упряжь, когда его нашел Бозой – немолодой воин из личной свиты хана.
– Эй, Илуге. Тебя опять зовут. – За равнодушным тоном проскальзывало неудовольствие – мол, много чести безродному сопляку. Илуге уже и отвык в последнее время от такого отношения – многие в племени, особенно молодые, смотрели на него с восхищением. Илуге с опозданием вспомнил, что Бозой был среди тех, кто тогда – целую вечность назад – нашел их у реки.
– Как здоровье хана? – коротко спросил он, подавив рвущийся с языка резкий ответ.
– Умирает, – неохотно процедил Бозой. – Ему бы отдыхать сейчас, так нет – вызывает всех одного за другим…
– Он пока еще хан, и его воля – закон, – пожал плечами Илуге. – Вызывает – значит, так надо.
На это Бозою сказать было нечего, однако он не преминул фыркнуть и услать коня вперед, предоставив Илуге добираться самостоятельно. На душе у Илуге было скверно. Он смутно чувствовал, что то благоволение, которое выказывал ему Темрик, вызывает зависть и раздражение. И очень скоро ему припомнят многое из того, о чем сейчас помалкивают.
Казалось, Темрик задался целью навредить ему максимально: юрта опять была полна влиятельных людей, встретивших его появление с недоумением, к которому на этот раз явственно примешивалось неудовольствие. Хан, тяжело дыша, полулежал на груде подушек. Его дочь и жена поддерживали его с обеих сторон, рядом же сидел Онхотой с лицом столь бесстрастным, что это пугало. Справа и слева толпились многочисленные родственники хана, вожди и прочие главы родов.
– Хорошо. – Хан слабо пошевелил пальцами, завидев Илуге. – Подойди-ка, парень.
Каждое слово давалось ему с трудом. Илуге хотел было поприветствовать хана обычным пожеланием здоровья и удачи, но вовремя прикусил язык: еще истолкуют как насмешку. Он кивнул и молча протиснулся вперед.
– Вот моя воля, – прохрипел Темрик, однако так, что его услышали все, до последнего человека. – Я пока не увидел своего внука мертвым, и до тех пор – он жив. Если он ушел к косхам, я желаю, чтобы мой внук Чиркен вернулся в племя. Я выношу решение: внук мой Чиркен имел право увезти обещанную ему невесту, а Галбан не имел права обещать просватанную девушку другому. Потому тех из твоих нукеров, Джэгэ, что стреляли, я приказываю казнить у моей юрты немедленно.
Джэгэ дернулся, закусил губу, но промолчал. Хан с трудом перевел дыхание и продолжал:
– Я назначаю внука моего Чиркена военным вождем и призываю всех вас в свидетели моей воли, а также того, что Джэгэ как новый хан в день своего избрания обязан поклясться духами предков, что не отменит моего решения. Если… если Чиркен все же погиб, ты, Джэгэ, волен назначить военного вождя по своему усмотрению. За безопасностью обоих моих внуков я поручаю следить моим ближайшим родственникам Белгудэю и Бухе. Сейчас же, когда из-за случившегося недоразумения мой внук… покинул нас, кто-то должен отправиться за ним… Нет, Буха, ты останешься здесь…
Во время наступившей за этим долгой паузы на лицах присутствующих медленно проступало понимание мудрой тактики хана: опекун Чиркена нужен здесь в момент смерти хана как тот, кто не позволит ущемить его интересы, кто будет свидетелем произносимой клятвы. Хан отдышался и поднял руку:
– За моим внуком, вашим военным вождем, поедешь ты, Бозой… и ты, Илуге. Много воинов брать… не следует, так как большой отряд напугает… косхов. Возьмите… пятьдесят воинов.
«О нет! Только не это!» – подумал Илуге, почувствовал, как из желудка волной поднимается тошнотворный страх, который, как ему казалось, он уже никогда не испытает. Он уже раскрыл рот, чтобы отказаться, но встретился глазами с Темриком. Хан дернул уголком рта, и Илуге понял, что тот точно знает, что делает.
– В награду за возвращение моего внука тебе, Бозой, я жалую десять коней, а тебе Илуге… одного. Аргола.
Илуге до крови закусил губу. Вот так бывает: все, задуманное человеком, по воле Вечно Синего Неба уносит ветром в одно мгновение. Может ли он ослушаться воли умирающего хана, ради задуманного? Отказаться надо прямо сейчас – и принять позор и презрение, которым одарит его каждый джунгар, от которого потом не отмыться никакой доблестью. Или стоит принять случившееся как знак того, что время еще не пришло? Но придет ли оно когда-нибудь для него, если он отправится туда, куда его посылает Темрик?
Понимал ли это умирающий хан? Наверное, понимал, предлагая ему в уплату то, чего Илуге хотел больше всего на свете. Аргола.
«
Илуге снова поднял взгляд, долго смотрел в затянутые болью глаза старого хана. И кивнул.
Наконечник стрелы смотрел ему в лоб.
Косхи делали стрелы более узкие, однако крючковатые зазубрины, идущие по обоим крыльям наконечника, делали извлечение стрелы делом очень неприятным и затруднительным. Правда, с такого расстояния и извлекать будет незачем.
– Вы перешли границу! Говорите быстро – у кого-то может случайно дрогнуть рука!
Илуге не узнавал воина по голосу. Кожаный шлем с султаном из конского волоса с широкими нащечными пластинами не позволял хорошо его разглядеть. Илуге невольно с надеждой подумал, что и его собственный шлем скрывает его лицо так же хорошо. Кто знает, может, его и не узнают, если он будет помалкивать. За зиму его борода стала жесткой, а светловолосые и светлокожие люди, хоть и редко, встречаются у всех племен.
– А ты смелый, косх, – с неожиданным дружелюбием оскалился Бозой. – Что же до того, о чем ты соизволил спросить, то мы, если можно так сказать, едем вернуть нечто, по праву и крови нам… очень
