заставил себя долго ждать, и дня через два судебные власти вручили его: Мелью на поруки не отпустят. Все было написано в вежливой форме.
Ответ суда был опубликован в нескольких газетах, что вызвало еще больше негодования. На следующий день у здания Гаванского подготовительного института собралась огромная толпа демонстрантов. Здесь были студенты университета, старшеклассники, рабочие, представители Женского клуба Кубы, члены комитета «За Мелью». Они собрались направиться к президентскому дворцу. Но полиция опередила их. И еще не начавшаяся демонстрация была разогнана.
Но зато в Центральном парке рабочим удалось провести митинг с требованием немедленно освободить Мелью.
Все понимали, что дело Мельи давно находится не в компетенции суда и что все зависит от президента-диктатора. Поэтому на родине Мачадо, в Санта-Кларе, манифестанты обратились к его матери, чтобы она замолвила словечко за Мелью.
В городке Сагуа-ла-Гранде в митинге протеста участвовала почти вся молодежь, и пришел даже сам городской голова.
А в Сан-Антонио-де-лос-Баньос, центре табачников, где была создана одна из самых первых коммунистических групп и были сильны традиции пролетарской солидарности, рабочие организовали забастовку протеста.
В газетах публиковались письма, требующие освобождения Мельи, которые шли из самых неожиданных адресов. Писали офицер Леопольдо Кеса и священник Диас Волерго, который предлагал свои услуги в оказании помощи «моему замечательному Мелье».
Доктор Густаво Альдерегиа опубликовал обращение к народу Кубы:
«Народ Кубы! Поднимись!
Народ моей родины! Ориенте, провинция моя! Отбрось свои политические лозунги, которые привели тебя к рабству. Поднимись и протестуй, стисни зубы и воскликни: «Я обвиняю!» Пришел твой час, достойный гнева и подвигов».
Воззвание доктора разошлось чуть ли не по всей стране, а в городе Колоне ето перепечатали и стали распространять по всей округе.
Друзья и товарищи по партии, зная характер Мельи, предпринимали отчаянные усилия, чтобы спасти его. И в один из дней они решили: надо встретиться с самим Мачадо.
Рубен Мартннес Вильена работал тогда в адвокатской конторе Фернандо Ортиса. В эти декабрьские дни никак не хотелось сидеть в конторе, голова была занята делом Мельи, которое стало для Рубена делом его совести и чести. Поэтому он решил через своего приятеля капитана Муньиса Вергару, который хорошо знал Мачадо, встретиться с президентом. Рассудительный капитан решил вначале нанести визит своему старинному приятелю министру юстиции Хесусу Мариа Барраке. Он надеялся уговорить министра, чтобы тот, в свою очередь, уговорил президента.
Так и сделали. Отправились к Барраке. Тот слегка занемог, но встретил их радушно. Завязался разговор, и не успел капитан Вергара объяснять суть дела, как послышался рокот моторов и у дома остановились несколько машин. В сопровождении многочисленной охраны и свиты в дом вошел Мачадо. Приезд его был неожиданным: президент пожелал вручить подарок дочери министра, у которой в тот вечер должна была состояться свадьба.
Увидев капитана Вергару, он подошел к нему и обнял его. После короткого разговора Мачадо собрался уезжать, но капитан Вергара, воспользовавшись его хорошим расположением духа, представил ему Рубена Мартинеса Вильену и объяснил суть его просьбы:
— Генерал, Мелья хороший парень. Не пьет, не играет… Он увлекающийся юноша, но парень он хороший… Почему бы не отпустить его под залог, как любого другого подсудимого? К тому же если он умрет от голода, то обвинят вас и правительство в его смерти… И все только из-за того, что его не отпустили под залог…
Ко всеобщему удивлению, Мачадо не вспылил и довольно спокойно возразил:
— Капитан, вы же порядочный человек, но из-за вашей доверчивости вас всякий обведет вокруг пальца. Ведь Мелья коммунист! Коммунист!.. Он публично, в листовках назвал меня убийцей! А я, по-вашему, должен все это терпеть!
Бледный, с устремленными на Мачадо глазами к нему приблизился Рубен. И вдруг звонкий, полный презрения голос его прорезал наступившую тишину:
— А что вы знаете о коммунистах? Нечего говорить о том, чего не знаешь!
Все окружение Мачадо замерло в немом испуге. Адъютанты и агенты тайной полиции в штатском смотрели только на Мачадо. А тот, словно зверь, почуявший легкость добычи, заговорил вкрадчивым голосом:
— Юноша, вы правы. Я не разбираюсь ни в коммунистах, ни в анархистах, ни в социалистах, для меня они все на одно лицо… — И вдруг Мачадо дико закричал: — Все они плохие патриоты!.. Все эти студенты, рабочие, и всякие там лжепатриоты, и этот ваш Мелья не проведут меня как дурачка. Я прикончу его! Прикончу, и все!
И генерал разразился грязными ругательствами. Он трясся от негодования, из-за больших очков злобой сверкали глаза, и руки с силой резали воздух.
Рубен нервно курил, выпуская дым из ноздрей, — это было признаком сильнейшего раздражения.
Барраке обнял Maчадо за плечи, вокруг них сгрудилась президентская свита, и они буквально потащили Мачадо к автомашине: не дай бог, случится истерика, тогда генерал мог уничтожить всех и вся.
Расстроенный и злой ушел Вильена от Барраке. Когда он, хлопнув дверью, вошел в контору, его коллеги с беспокойством посмотрели на его расстроенное лицо. Он смог только выдавить.
— Это настоящий дикарь, животное! Осел с когтями! Осел с когтями, вот кто он!..
Не думал тогда Рубен, что это прозвище прочно пристанет к Мачадо и что в народе отныне его будут звать только этой презрительной кличкой.
«Глубоко тронутые просьбой студентов, а также жителей Санта-Клары, умоляем тебя освободить Хулио Антонио Мелью. Просим тебя как родители, которые любят детей своих. Прикажи освободить несчастного юношу. Мы благословим тебя, и господь воздаст тебе с лихвой».
Так писали престарелые родители «осла с когтями». Они еще не знали, что их сына наделили такой презрительной кличкой. Старый лис, папаша Мачадо, про которого рассказывали, что в молодости он не брезговал угоном скота с чужих пастбищ и вообще был не чист на руку, по-видимому, почуял, что история эта слишком далеко зашла и надо бы сыночку кончать с ней.
Но его чадо и впрямь было ослом, что подтвердила газета «Эль Диа», опубликовав 20 декабря его ответ:
«Если бы меня просили только мои родители, я бы не смог отказать им, но они просят меня под давлением других людей. Поэтому я не уважу их просьбу и решительно отказываюсь вмешаться в это дело».
Все, кто хорошо знал Мачадо, не очень удивились его словам, а все, кто еще верил в его доброту, продолжали атаковать президентский дворец посланиями.
Шли телеграммы из Калабасара и Хатибонико. Приходили письма из Мансанильо и Виктории-де-лас- Тунас.
Поддерживали Мелью табачники из Матансаса, рабочие сахарных заводов из Камагуэя. Батраки Сан- Кристобаля пытались доказать диктатору незаконность ареста коммунистического вожака.
Шла упорная борьба не только за жизнь Мельи. Победа означала бы победу рабочего класса и его партии. Политическая обстановка в стране складывалась не в пользу Мачадо. С каждым днем кампания «За Мелью» расширялась. Правда, не все верили в победу этого «вчерашнего студента». Например, его бывшие коллеги — студенты из Матансаса — публично, через газету попросили, «чтобы останки Хулио Антонио Мельи были захоронены в Гаване на кладбище имени Колумба в пантеоне студентов, расстрелянных 27 ноября 1871 года».
Нашлись также и такие «друзья», которые умоляли сохранять порядок и спокойствие, так как «Мелья отходит в вечность».
