— Конечно же, зовут! — горячо воскликнула Марта. — Он жив, хоть я не имею известий о его судьбе с самого Мариенбурга…
— Ну, ежели в плену его нет, почитай точно в могиле! — развязно заявил Меншиков.
— Достоверно о судьбе ее мужа нам не ведомо, — строго и сурово сказал Шереметев. — Жизнь и смерть солдата — в руце Божией.
— Срам вам, Александр Данилович! Недостойно так жестоко огорчать нашу бедную Марту! — пристыдила Меншикова Аннушка Шереметева и тотчас участливо приобняла экономку за плечи. — Ты, главное, надейся и молись, милая!
— Ну что ж, ежели жив сей солдат и не в плену нашем, сам свою жену найдет. — Меншиков моментально переменил тон. — Хоть и трудно ему это будет сделать. Не в Москву же он за женой придет! А если и придет, то где искать ее станет? В доме генерал-фельдмаршала российского? Да и кто его сюда пустит?
— Да вот хоть денщик Порфирич пустит! — горячо сказала Марта. — А господин фельдмаршал обещал меня домой отослать, если мой муж сыщется.
— Сие есть правда, — подтвердил фельдмаршал. — Ежели где объявится некто Йохан Крузе и опознан будет, как муж моей слуги Марты, я честное слово даю жену ему отдать. А коли помру я по произволению Божьему, сын мой Михайло то учинит. Ежели и его Бог с баталии к себе призовет — то дочерь Анна.
— Благородно, без всякого сомнения, благородно… — согласился Меншиков, хотя меньше всего ему хотелось, чтобы за этой хорошенькой экономкой явился какой-то шведский муж.
Марта Крузе заинтересовала самого Меншикова — красива, умна, умеет себя держать в обществе, нраву горячего и, по всему видно, — пылкого. Роду, конечно, простого и звания скромного… Но он, хоть и первейший государев советник, чинами не чинится, родами не чванится. Чем ему не метресса будет из этой ливонской Марты? Ежели одеть ее в платье дорогое да драгоценностей на белую нежную шейку навешать, будет краше, чем бывшая царева любовница Анна Монс! А что грустит о муже своем, в этом большой препоны нет — погрустит и забудет! Швед ее, вернее всего, давно в земле сырой гниет, а если и жив — он самому Меншикову не помеха! Ни одна красавица еще Александра Данилыча не отвергала, не бывало ему в амурных баталиях конфузии! Да и к тому же Марта эта так авантажно его встретила, зацвела вся, разулыбалась!
Марта же улыбалась знаменитому красавцу совсем по другой причине. Она почувствовала в этом веселом, обходительном человеке почти что земляка, отцовскую кровь, и этому очень обрадовалась. Вот так, как Меншиков, закручивал и разглаживал усы ее отец и почти так же дерзко улыбался! Марта сделала Меншикову реверанс и хотела отойти в сторону, но тот решительно и властно удержал ее за руку.
— Не извольте торопиться, фрау Крузе! Сядем за стол, когда хозяева пригласят, приятно побеседуем… О Литве, о Польше, об отце вашем и славных обычаях Литвы и короны польской, откуда и мой отец был родом!
Голос Меншикова звучал так сладко и вкрадчиво, и вместе с тем говорил он так приветливо и просто, что Марта, совсем не падкая на лесть и комплименты, поневоле заслушалась. В эту минуту ей подумалось, что Меншиков похож на огромного кота, ласкового и сытого, с длинными, пушистыми усами. Рука у него была мягкая, как кошачья лапка, но не следовало забывать, что когти непременно выскочат! На то он и кот, хищник и охотник по рождению! Впрочем, к господскому столу пришлось садиться: Борис Петрович так велел. Сначала Марта намеревалась скромно сесть с краю, как и положено экономке, но Меншиков не позволил. Он шутливо, но твердо настоял, чтобы ее усадили подле него, и все время что-то на ухо ей мурлыкал. Завидная жадность, с которой Александр Данилыч поглощал еду и напитки, совершенно не мешала ему непринужденно беседовать с Мартой. Говорил он о разном — о Литве, Польше, России, Швеции, о войне Московии с Карлом XII, о государе Петре Алексеевиче, но Марта слышала одно — вкрадчивое, завлекающее: «Мур-р! Мур-р-р! Мр-р-рау!». Александр Данилыч нежно терся плечом об ее плечо, точь-в-точь, как это делают ластящиеся коты, и наклонял к ее ушку голову в пышном каштановом парике, и завлекающе улыбался, и руку Марте нежно за локоть сжимал… А уж комплименты говорил так сладко, что у самого слюнки едва не текли! У Марты от этого напора невольно закружилась голова: убаюкал ее хищный кот сладкими речами, вот-вот схватит беззащитную мышку и сожрет! Беззащитную?! Ну уж нет! Марта вырвала свою руку из цепкой кошачьей лапки и хотела отсесть, но хитрец-Менжик каким-то невероятным образом сцепил ножки их стульев так, что от своего порывистого движения Марта едва не грохнулась на пол. Александр Данилыч, конечно же, незамедлительно пришел даме на помощь и удержал, крепко обвив ее стан своей длинной сильной рукой.
— Что вы, фрау Крузе?! Неужели вы меня боитесь?
— Боюсь? Ну уж нет, только не вас! — воскликнула Марта и поймала поощрительный, довольный взгляд сурового Бориса Петровича. Сам он не хотел за своим столом дерзить государеву любимцу, но был втайне рад, что кто-то сделал это за него.
— Люблю в дамах смелость! — хищно промурлыкал кот и нежно коснулся Мартиной щеки своим париком. Она вновь отстранилась, но успела ощутить, что парик Меншикова пахнет чем-то легким и сладким. Сиренью? Лавандой? Вербеной? Боже мой, он душится, как изнеженный щеголь! И при этом говорят, что он храбрейший командир! Впрочем, Йохан как-то рассказывал ей, что у доблестных кавалеров во Франции тоже принято пользоваться духами и помадой.
— Я — дочь и жена солдата, мне положено быть смелой! — ответила Марта и впервые встретила не соблазняющий, а уважительный взгляд Меншикова.
— Дочь и жена солдата? — переспросил он неожиданно серьезно. — Что ж, это высокое звание, фрау Крузе. И я больше чем уверен, что вы несете его с честью.
Марта почувствовала, что краснеет. Ах, льстец, ах, опытный дамский угодник, нашел все-таки слова, которые пришлись ей по сердцу! Впрочем, сейчас он говорил серьезно. Кажется, Марта начинала понимать, за что этого щеголя так ценит московский государь. В Меншикове и вправду чувствовалась мощная, широкая, полноводная, как река, природная сила.
— Наша Марта — просто сокровище! — вступила в разговор Аннушка Шереметева. — Весь дом на ней держится. А как она варит кофий!
— Наверное, лучше, чем эта кукуйская чаровница Анна Монс… — едко хихикнул Менжик, но Борис Петрович оборвал его смех.
— Анька Монс блудница была, и прав великий государь, что ее от своей персоны отстранил! — сурово заметил Шереметев. — Марта иного поля ягода, так что извиниться извольте, Александр Данилыч.
— Я ничего такого не подразумевал, господин фельдмаршал! — легко оправдался Менжик. — Никаких намеков, оскорбляющих честь фрау Марты. Хотя Анна Монс и вправду превосходно варила кофий, даже иноземные послы это признавали, сколь она была любезна.
— Слишком любезна, господин Меншиков! — гневно сдвинул лохматые седеющие брови Шереметев. — Льнула к молодому государю, как лист банный, и все его к себе завлекала. Лишнего много было в ее доме наболтано, вот вам мой сказ. Одному Святому Харлампию, в коем дипломатия обретает своего небесного покровителя, ведомо, куда растекались из этого дома тайны государевы. Прогнал от себя великий государь сию суку ласкающуюся, и слава богу!
— Стыдитесь, господин фельдмаршал, как же вы можете сравнивать даму, пользовавшуюся конфиденцией самого Петра Алексеевича, с, пардон, сукой, — притворно возмутился Меншиков, но Марта заметила, что слово «сука» он произнес с явным удовольствием и глаза его при этом сально заблестели.
— Иных слов она от меня не заслужила, — отрезал Шереметев.
— Возможно, вы и правы, господин фельдмаршал, — легко согласился Меншиков. — Государь имел веские основания отстранить ее от своей царственной особы. Ныне он ищет себе достойную подругу.
— Подругу? — проворчал Шереметев скорее для себя, чем для Меншикова. — При живой-то жене, боярского рода…
— Бывшая жена государя, охальница и крамольница, ныне — монахиня! Вам ли про сие не знать, Борис Петрович?! Милость государя не безгранична даже к вернейшим людям его! — голос Меншикова наполнился неожиданной силой. Теперь он говорил жестко и грозно, и старый Шереметьев под грозовым
