Восемь раз переправлялся так через реку Гильфан Батаршин. Возможно, сил ему добавило известие, что Иван Чернопятко уже здесь, жив и даже будто бы заверил медиков, что помирать пока не собирается…
Рассвет наступил, словно единым взмахом отодвинув липкий сумрак, тьму, столь любимые всеми, пытающимися нарушить советскую границу, всеми — от мелких контрабандистов до матерых агрессоров. В режуще-ясном, чистом свете утренней зари особенно четко виделись события минувшей ночи.
Пограничники свой долг выполнили с честью: выиграли сдерживающий бой с чудовищно превосходящими силами врага, дав возможность выдвинуть к границе части Красной Армии.
31 июля, в 6 часов 37 минут, командующий Краснознаменным Дальневосточным фронтом Маршал Советского Союза В. К. Блюхер приказал открыть по захватчикам артиллерийский огонь.
Весь мир помнит, с каким позором бежали от высоты Заозерной горе-завоеватели под сокрушительными ударами советских стрелковых частей, артиллерии, танков и боевой авиации.
«…Громадные потери, понесенные противником в боях 31 июля, настолько его потрясли, что… японские генералы не нашли ничего лучшего, как объявить в своих газетах, что пограничники на высоте Заозерная были «прикованы цепями к столбам».
«Сразу же после боя в ночь на 31 июля подали заявления о приеме в ВКП(б) раненые комсомольцы товарищи Шляхов и Бигус, и после этого приток заявлений не прекращался…
В партию был принят 51 чел., а комсомол вырос почти на 300 чел.».
Испытание прочности дальневосточных рубежей страны окончилось для «завоевателей» и претендентов на земли советского народа плачевно. Захватчиков изгнали с советской земли.
Иначе и быть не может, если грудью своей закрывают Родину-мать ее сыны.
Теперь мы хорошо знаем, что провокации на дальних рубежах задумывались захватчиками как своеобразный «экзамен». Вот как объясняли их уже после Великой Отечественной войны.
Из показаний офицера японского генштаба Танака Рюнти Международному военному трибуналу в Токио, 1946 год:
поражение у озера Хасан «заставило серьезно задуматься о готовности японской армии к большой войне».
Из выводов сотрудника госдепартамента США Дж. Макшерри:
«Демонстрация советской мощи в боях на Хасане и Халхин-Голе имела далеко идущие последствия, показав японцам, что большая война против СССР будет для них катастрофой…»
Так грозным эхом отозвалось мужество тех, кто дрался у озера Хасан и на реке Халхин-Гол.
…В 1941 году Чернопятко и Батаршин досрочно закончили военную академию. Весь свой боевой опыт, все знания отдали они защите Родины в дни Великой Отечественной войны.
Настал победный 1945 год. Народы всей земли потребовали осудить зачинщиков минувшей мировой войны, навечно заклеймить и сам акт агрессии как преступление против человечества. В Нюрнберге состоялся процесс над главными нацистскими преступниками, в Токио — процесс по делу главных японских военных преступников. В Токио вместе с другими свидетелями были вызваны из СССР два пограничника, двое из тех, кто первыми с оружием в руках встретил нападение захватчиков у озера Хасан.
Американской защите не удалось обелить поджигателей войны на Дальнем Востоке — неопровержимые свидетельства участников боя у озера Хасан были учтены трибуналом.
Как же были счастливы Иван и Гильфан, сидя рядышком в самолете! В нашем самолете, с красными звездами. Наконец-таки они летели домой! Однако над Японским морем разыгрался ураган. Когда до родного берега оставалось всего около полусотни миль, самолет тряхнуло с чудовищной силой, и он, потеряв управление, рухнул в штормящее море…
Но по-прежнему рядом их имена — «Гильфан Батаршин» и «Иван Чернопятко». На бортах двух белоснежных океанских судов. В Находке — порту приписки. Или в дальних морях. Рыбаки-дальневосточники назвали именами героев-пограничников два больших траулера. Команды судов вместе выходят на путину, ловят рыбу, соревнуются.
И когда дозорные с берега, с палубы сторожевика или с борта вертолета узнают эти белоснежные корабли, пограничники говорят уважительно:
— Наши службу несут.
Владимир Беляев. Первый контрудар на Сане
Мы сидим недалеко от Перемышля — города тысячелетней давности, возле советско-польской границы, с подполковником пограничных войск Александром Тарасенковым. На висках у Тарасенкова густо пробивается седина. Его сухощавое лицо прорезывают морщинки. Четыре ордена Красной Звезды и боевые медали украшают грудь офицера: войну он прошел честно, не щадя ни сил, ни своей крови. Боевой путь Александра Тарасенкова начинался как раз на узких улицах Перемышля, где накануне Великой Отечественной войны он служил политруком пограничной комендатуры, расположенной в самом центре города, на набережной Сана, откуда открывался вид на Засанье, оккупированное гитлеровскими войсками.
Вечером 21 июня Александр Тарасенков сдал дежурство по комендатуре и вышел на улицу.
Идя по набережной к себе домой, политрук заметил в толпе гуляющих на противоположном, немецком берегу Сана двух гитлеровских военных с генеральскими погонами. Они шли по Кляшторной улице к Сану и повернули направо, к набережной Костюшко. С высоко поднятыми подбородками, лениво размахивая стеками, они смотрели из-под лакированных козырьков фуражек поверх встречных прохожих, и те, зная, что с оккупантами шутить опасно, давали им дорогу.
У разрушенного гужевого моста военные остановились, и тот, что был ростом повыше, оглянувшись вокруг, стал объяснять что-то своему спутнику, указывая стеком на советскую сторону. Но вдруг второй, что пониже, встретился взглядом с Тарасенковым. Немец тронул за локоть своего высокого спутника, и они пошли дальше, мимо разрушенного моста, все тем же ленивым, прогулочным шагом…
Много раз впоследствии вспоминал Тарасенков эту откровенную, нахальную генеральскую рекогносцировку накануне вторжения. Принимая под свое «командование» плененных в Сталинграде генералов армии фельдмаршала Паулюса, Тарасенков долго всматривался в лицо каждого и был почти уверен, что среди них могли оказаться и те, которые вечером перед началом войны цинично прикидывали, где бы лучше переправить через Сан части первого удара…
В тот же вечер Тарасенков встретил старшего лейтенанта Поливоду. Все пограничники любили этого веселого, общительного командира с волевым загорелым лицом.
— Сдали дежурство, Александр Алексеевич? — спросил Поливода у Тарасенкова, крепко пожимая руку политрука.
— Умаялся, — признался Тарасенков. — Пришлось выдержать женский штурм.
— Какой такой «женский штурм»? — не понял Поливода.
— Да на завтра назначен слет женщин всего отряда. Пока разместили всех, пока накормили — хлопот было. А мужья по-холостяцки день отдыха завтра проведут…
— Так, может, мы на рыбалку сходим? — оживился Поливода. — Артель подбирается хорошая…
Давний любитель рыбной ловли, Тарасенков охотно принял предложение Поливоды.
С мыслью о рыбной ловле Тарасенков поднялся в свою квартиру и распахнул окно.
Погода стояла хорошая, предстоящий день обещал быть безоблачным.
