государственную границу.
Я воспринимаю их как братьев. Роднит рабочих и солдат трудовой и боевой героизм, преданность Родине, любовь к делу рук своих. Пограничники, как правило, до призыва в армию работали на заводах, стройках, шахтах, фабриках. На границу они принесли свою рабочую молодость, веру в дело рук своих.
Вот почему я с одинаковой радостью встречался с рабочими Магнитки и пограничниками высокогорных карпатских застав.
Многое связывает меня с пограничным следопытом Смолиным.
После того как была опубликована документальная повесть о нем «Следопыт», я получил огромное количество писем. В каждом из них читатель воздавал должное Смолину: его солдатскому таланту, мастерству, героизму, смекалке, доблести, чутью границы.
Каждое такое письмо, естественно, находило самый доброжелательный отклик в душе автора: мне хотелось еще рассказать советским людям о человеке, кто тридцать с лишним лет доблестно охраняет наш труд, покой и благополучие. Мое желание не осталось безответным: в один прекрасный день Александр Николаевич Смолин снова оказался в моем доме. Я снова как бы заново, как бы впервые взглянул на старого друга и открыл в нем под давно привычным покровом истинную сущность, достойную удивления, восхищения. Человеческое в человеке проступает неотвратимо, светит и греет, как луч солнца.
И я по-прежнему произношу имя славного следопыта с первоначальной свежестью.
Смолин Александр Николаевич. Младший побратим Никиты Карацупы. Такой же прославленный, даровитый следопыт, как и Карацупа. Гроза нарушителей. Любимец западной границы. Наставник нескольких поколений молодых пограничников. Подтянутый, ладный крепыш. Под военным кителем угадывается и чувствуется сильное, натренированное тело атлета, тело гимнаста. Красивое лицо с многолетним загаром к тому же еще и неотразимо обаятельно. Доброжелательность, простота, скромность, мужественная открытость, честность, правдивость и высочайшее человеческое достоинство светятся во взгляде, в улыбке, во всем облике Смолина. Что ни скажет, всему веришь. Каждое его слово доходит до сердца и души.
Начало нашему советскому образу жизни положено миллионами Смолиных — ударниками, гвардейцами переднего края трудового и ратного фронта. Немыслима наша жизнь без таких запевал, как Смолин. Вся красота человека эпохи социализма отразилась в пограничном труде Смолина.
Вот с какими мыслями встретил я своего долгожданного друга.
В течение нескольких дней, вечеров, а иногда и ночей не умолкал неторопливый, чуть окающий волжский говор прославленного следопыта. О многом вспоминал Смолин в последнее паше свидание. Рассказы его в основном относятся к жизни границы в первые послевоенные годы. Один из них я помещаю в этой книге.
Не вся длинная солдатская дорога Смолина на границе была гладкой. Попадались на ней и ухабы. Вот об одном таком случае, когда нарушитель перехитрил знаменитого следопыта, и пойдет дальше рассказ.
В хорошем, привычном настроении был Смолин в ту памятную ночь. Вышел он в очередной наряд. Сопровождал его младший наряда Олег Каменщиков.
Большинство нарушителей для перехода границы предпочитают ночь. Как правило, в одиночку пытаются пересечь рубеж. Одиночки менее заметны, они скороходистее, им легче скрыться на какой-нибудь явочной квартире, в запасном схроне или в лесах и оврагах, хорошо им известных.
Был тогда сильный, с дождем ветер. Тяжелое небо висело низко, как породная кровля в забое. Фонарь освещал только крохотный кусок земли под ногами пограничников. Шумели и гудели вершины деревьев. Пройди нарушитель в двух-трех метрах от пограничников — и они бы не услышали.
Пограничник в любых погодных условиях, при любых трудностях должен хорошо видеть, хорошо слышать. Хороший пограничник не подставляет грудь врагу, но и не дает застать себя врасплох. Слаб и уязвим человек, совершающий неправое дело. И потому чаще всего пограничники выходили победителями даже в неравном бою, даже в самых неподходящих для себя условиях.
И потому при всей кажущейся беззащитности, окруженные и придавленные темнотой, дождем и тучами, Смолин и Каменщиков не чувствовали себя на границе одинокими. Они уверенно шагали вдоль рубежа, изучали КСП — контрольно-следовую полосу.
Все было в порядке между первым и вторым погранзнаками, все было хорошо и дальше, до самого явора, растущего отдельно, в лощине. Тут фонарь в руках Каменщикова дрогнул, заметался над КСП.
— Следы, старшина! — вскрикнул он хриплым от волнения голосом.
— Вижу, — спокойно отозвался Смолин.
— Туда, в сопредельную сторону проложены. Ушел, собака!
— Не обижай собаку и с выводами не спеши. И не ори, пожалуйста. Вот так. А теперь давай покурим.
— Так вы же…
— Помню, помню. Я, брат, не курю, только так, балуюсь. Цигарка, даже не раскуренная, помогает думать в правильном направлении.
Смолин, однако, не достал папиросы.
— Туда, говоришь, ушел?
— Ну да! Вот отпечаток каблуков.
— Это еще ничего не значит. Нарушители, бывает, ходят задом наперед. Позвони на заставу, сообщи о прорыве.
Каменщиков убежал, путаясь в полах длинного плаща и гремя его одубевшей брезентовой тканью, а Смолин стал изучать следы. Вернулся напарник, и старшина поделился своими выводами:
— Да, здорово похоже на то, что нарушитель перемахнул отсюда туда. Но только похоже. Надо проверить. Будем прорабатывать обратный след. Пошли!
Держа собаку на коротком поводке, пригнувшись к земле, насколько мог, он медленно продвигался в наш тыл.
Смолин хорошо знал, какой именно след оставляют нарушители, идущие задом наперед. Человек, идущий нормально — лицом вперед, каблуки опускает на землю свободно, под определенным строгим углом. Тот же, кто прибегает к ухищрениям, не может поставить каблук прямо, не скосив его вправо или влево. Не выходит прямая линия, как ни старается.
След, оставленный недавно прорвавшимся нарушителем, не имел ни одной из этих примет. Был он ровно, одинаково точным.
— Н-да, не только похоже. Туда перебежал, — сказал Смолин. За время службы Каменщикова это был первый случай такого нарушения. Он спросил:
— И что в таких случаях мы должны делать? Сообщить о незаконном переходе?
— Сообщать еще рано. Сами обязаны до конца разобраться.
— А что вам не ясно, раз след не в нашу сторону?
— Я чувствую что-то неладное. — Он по-собачьи повел носом, улыбнулся, пошутил: — Запах следа нарушителя не в ту сторону, а в эту. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что след все-таки ухищренный.
— Но почему вам так кажется? Просветите, товарищ старшина!
— Еще не знаю. Никаких данных, кроме чистого подозрения.
— Но откуда оно? Из нутра? Так, что ли?
— И нутро пограничника не последнее средство в борьбе с нарушителями. Я же тебе говорил об этом. Если есть сомнения, я не должен доверять первому взгляду.
— И что вы собираетесь делать?
— Проверим след с помощью Джека. Давно это надо было сделать. — Он потрепал замшевые уши собаки. — Ну, псина, давай поработай. Решающее слово — твое. Давай ищи. След!
При словах «след ищи!» Джек обычно резко преображался. Уши твердели, как флажки, поднимались кверху, шерсть на холке дыбилась. Но сейчас собака почему-то вяло отреагировала на привычную команду. Плохо расслышала? Смолин громко повторил:
— След! Ищи!
Джек немного оживился. Понюхал землю в одном месте, в другом, в третьем, побежал вперед, по
