который принял во внимание высокие звания осужденных.
В дальнейшем руководители японского шпионажа посылали с опасными поручениями китайцев, и это оказалось выгодным по многим причинам, в первую очередь потому, что китайцы, как коренные местные жители, вызывали меньше подозрений.
Организация японского военного шпионажа носила печать систематичности, характерной для японской политики в течение долгого времени. Вдоль всего фронта были созданы бюро, руководимые офицерами разведки, контролировавшими всю службу на отведенных им участках. Они выплачивали жалованье, получали и отбирали сообщения и подводили для вышестоящих инстанций итог всему тому, что узнавали.
В русском тылу эти бюро располагали своей агентурой, разумеется, китайской, которая вела работу в городах, на железных дорогах и во всех местах сосредоточения армии Куропаткина.
Каждый шпион, со своей стороны, работал еще с двумя-тремя лицами, в обязанности которых входила доставка японцам собранных им сведений. Эта шпионская организация казалась неуклюжей, но на практике она действовала быстрее какой бы то ни было другой из числа созданных в тылу противника. Глубина русского фронта никогда не превышала 60 верст. И шпион, используя трех гонцов, мог получать срочные запросы и отвечать на них в течение трех-четырех суток, почти непрерывно посылая информацию.
Китайцы, доставлявшие эти опасные сведения, были разносчиками или кули из беднейшего слоя городского населения. За доставку сообщения им платили всего пять рублей, и они были весьма довольны этой платой, не сознавая, какому страшному риску они себя подвергают.
Японцы создали и другой вид шпионажа: группы в три-четыре человека, действовавшие из центральной базы. Каждой такой группе давалось вполне определенное задание — разведать какую-нибудь оборонительную позицию или дислокацию армейского корпуса, а также проследить за движением войск на ограниченном участке фронта. О предстоящей внезапной атаке кавалерийского корпуса Мищенко, предпринятой на Инкоу и железнодорожные коммуникации японцев, ставка фельдмаршала Оямы знала за несколько дней до того, как этот план был сообщен частям, которым было поручено его осуществить.
Эти шпионские группы щедро снабжались средствами, ибо каждая такая группа должна была иметь свой особый центр. Для этой цели обычно избиралась какая-нибудь лавчонка, например булочная, посещаемая всякого рода публикой, в том числе солдатами и офицерами, из разговоров которых можно было почерпнуть немало полезного, и где можно было задавать незначительные вопросы, не возбуждая подозрения. Такого рода шпионажем обычно занимался лишь старший агент группы; прочие же агенты исполняли обязанности конторщиков, официантов, а вне лавки попрошайничали или занимались торговлей вразнос.
Русский же конторщик, работавший на генерала Гартинга и ежемесячно расходовавший небольшое состояние, тоже начал добиваться кое-каких результатов. Главное затруднение заключалось в передаче сведений. Пришлось прибегнуть к новым уловкам и хитростям; наиболее остроумная из них состояла в — том, что шифрованное сообщение вплетали в косу китайского гонца.
Венесуэльский авантюрист Рафаэль де Ногалес одно время был агентом японской разведки и за конспирировался в Порт- Артуре вместе со старым китайцем, которого он называл Вау-Лин. У этого шпиона было несколько полых золотых зубов.
"Каждую ночь, — вспоминает Ногалес, — Лин вычерчивал при свече на грязном полу нашей комнаты план линии окопов, которые он наблюдал в течение дня. После этого он заносил с помощью лупы наши заметки и рисунки на крохотный кусочек чрезвычайно тонкой бумаги, толщиной приблизительно в одну треть папиросной. После прочтения и одобрения мною записанного, Лин сворачивал бумажку, вынимал изо рта один из трех или четырех своих золотых зубов, клал туда шарик, заклеивал зуб кусочком воска и вставлял его на место".
Эти зубные хранилища хитроумного китайца иногда бывали битком набиты; в конце концов, их все же обнаружили.
Это научило японских шпионов не передавать очень важных сведений в письменной форме. Шпиону предлагалось заучить донесение наизусть и передать его на словах только японскому офицеру, заведующему бюро, в котором он служил. Шпион, изображавший из себя кули или разносчика, если он не имел при себе никаких письменных сообщений, был достаточно осторожен, обладал искусством теряться в китайской толпе. Вечно снующий с места на место, он «проваливался» лишь в редких случаях.
Излюбленной уловкой таких «разносчиков» было следующее. Замаскировавшийся шпион носил в своей корзине товары разного цвета — черного, коричневого, красного, серого или белого; цвета эти условно обозначали те или иные войсковые соединения.
Определенный вид товара мог соответствовать тому или иному виду оружия. Так, трубочный табак мог обозначать тяжелые батареи, папиросы — полевые пушки. Чтобы запутать дело, разносчик торговал, например, трубками или мундштуками. На этих предметах незаметно наносились надписи китайскими буквами.
Взятые отдельно, эти надписи не имели никакого смысла, по, будучи расположены в известном порядке, они заключали в себе обстоятельные донесения.
По словам де-Ногалеса, на японскую службу его завербовал "исполняющий должность министра Корейской империи" авантюрист по фамилии Эванс; он послал его в Порт-Артур продавать вразнос по дешевке швейцарские часы. Очевидно, этот корейский «советник» и являлся ответственным главой японского шпионажа в Корее, Порт — Артуре и на Ляодунском полуострове перед началом русско-японской войны.
МАТА ХАРИ
Маргарита-Гертруда Маклеод, уроженка Зелле, своей сценической карьерой и псевдонимом "Мата Хари" ("Глаз Уфа") обязана была Востоку, и ее известность как шпионки первой мировой войны явилась в сущности продолжением ее сценической репутации "яванской храмовой танцовщицы". Как интересной женщине, ей посвящены целые тома романтического вздора, в котором трудно отделить правду от вымысла.
Знаменитость европейского полусвета, она никогда не была ни крупным шпионом, ни деятельным работником германской разведки. Перед французским военным судом, о котором тогда было известно, что приговоры в нем составляются заранее и выносятся впоследствии по заготовленному тексту, Мата Хари энергично защищалась, доказывая, что она вовсе не была активной шпионкой, а лишь хорошо оплачиваемой содержанкой нескольких германских чиновников.
Мы увидим, что некоторые из этих господ оплачивали часы, проведенные с нею, из фондов разведки. Когда это преступление было раскрыто, те же господа спокойно предали ее в руки французских властей.
Она родилась в Леувардене, в Голландии, 7 августа 1876 года, стало быть, ей было за сорок, когда контршпионы Парижа убедились в том, что она является угрозой для республики. Родители ее были почтенные голландцы, Адам Зелле и Антье ван-дер-Мёлен. В годы своих сценических успехов она выдавала себя за уроженку Явы, за дочь европейца и яванки; в то же время она утверждала, что училась танцам в одном из храмов Малабара.
Ее знание Явы явилось результатом основательного изучения острова, ибо в марте 1895 года она вышла замуж за капитана голландских колониальных войск, который вскоре после свадьбы уехал из Голландии на Яву, куда взял с собой жену. Его звали Маклеод, он был по происхождению шотландец, человек надменный и грубый, вдобавок пьяница. Редко бывая трезвым, он колотил свою жену и таскал ее за волосы. В 1901 году она вернулась, наконец, в Амстердам с дочерью Марией-Луизой и невыносимым супругом. В Демаранге у нее родился и сын Норман, в младенчестве отравленный туземным слугой, желавшим отомстить Маклеоду.
По слухам, Мата Хари будто бы собственноручно умертвила убийцу, но вряд ли она могла сделать это на Яве. Решительный характер развился у нее позднее.
Муж тиранил ее, изменял ей, и она, чтобы забыться, читала эротическую литературу и ходила смотреть ритуальные танцы яванских танцовщиц, которым и сама начала подражать. Она так хорошо изучила это искусство, что когда выступила на сцене, то сумела убедить парижан — даже людей, знакомых с Востоком — что она с детства была храмовой танцовщицей и священной проституткой Шивы. Шива — одно из трех главных божеств индусов, олицетворение разрушительной силы природы. При храмах, посвященных божеству, жили женщины, исполнявшие ритуальные танцы и занимавшиеся «храмовой» проституцией, доходы от которой поступали в пользу храма.
Между 1901 и 1905 годами она превратилась из голландки в яванку, из Маргариты Зелле в уроженку Явы, артистку Мата Хари. Ее характер определился и воля окрепла.
Она несколько раз пыталась развестись с Маклеодом. В августе 1902 года этот «герой» еще раз отколотил ее и бросил, забрав с собой шестилетнюю Марию-Луизу. Едва ли не в первый раз проявив свой характер и энергию, она добилась от суда решения, в силу которого Маклеод обязан был вернуть ей ребенка и содержать их обеих. Он ответил на это грязной клеветой. Ее тетка, к которой она обратилась за помощью, поверила Маклеоду, а ее выгнала вон. Ей пытался помочь отец, но он побаивался Маклеода, его положения в обществе и армейского престижа. В конце концов, она собственными силами, вопреки всему тому, что о ней рассказывали, сумела вырваться из деревенской глуши Голландии и уехала в Париж искать счастья на
