пусть догонят группу и на практике докажут, что хотят стать радистами.
— Как себя покажете, так и будет…
После нового, 1942 года в селе Меловом под Воронежем сдали экзамены. Майя сдала на радиста первого (высшего) класса. Начали вызывать к начальнику курсов «на переговоры». Группа комплектовалась из двух радистов: у первого рация РПО, у второго питание. «Я буду как ты и Вера в гражданскую», — писала маме Майя. Но ее все отставляли; причины были все разные — то здоровье слабое, то нужна радистом в штабе, то вовсе отводили глаза. Стала добиваться — посылали к старшему начальнику. Кинулась к Игорю (с братом не было никакой «семейственности» — здоровались и расходились):
— Ты меня бережешь?
— Нет, Макса, я не мешаю тебе. Меня, сама знаешь, тоже не выпускают…
Тогда решилась: надо к Строкачу. Он на других не станет кивать, решит сам.
— Товарищ генерал, почему мне не верят, не пускают лететь к партизанам? Я комсомолка, курсы кончила на «отлично». Вы мне уже помогли, помогите еще…
Он сказал без раздражения, но недовольным тоном:
— Чего вам не хватает? Или я должен всю жизнь этим заниматься?
— Я хочу бороться.
— А тут тоже борьба. У нас две руки — одна там, другая здесь.
— Я хочу быть той рукой, товарищ генерал.
— Это не женское дело. Все девушки должны остаться при штабе. А мужчины-радисты пойдут туда — стрелять, тонуть в болотах, передавать нам радиограммы…
И тут она заплакала. И Строкач утешил: обещал «посодействовать», чтоб ее послали на задание. Но для Майи испытания еще не кончились.
Вызвали коммунистов. Она вновь рассказала свою биографию, о маме и тете Вере рассказала. Согласился Коваленко, судья с Кировоградщины. В самолете он все рассказывал ей о своей жене Оксане, какие у нее были косы. 12 марта их выбросили. В 130 километрах от места предполагаемой высадки. Внизу шел бой партизан с немцами. Начинался рассвет, и снежное поле, на которое они опускались, казалось Майе ядовито-голубого, очень приметного отовсюду цвета.
Коваленко получил пулю в грудь. Майя глотала снег и вытирала лицо, чтобы встретившие их партизаны не видели ее слез. Потом они собирали по полю грузовые мешки, принесли даже том Маяковского, прихваченный Майей в немецкий тыл. А она послала отсюда первую свою радиограмму, принятую Галей Бабий, завершив ее традиционной цифирью: «73-С» и «88» — «наилучшие пожелания», «целую»…
Из вражеского тыла вышла малая часть отряда Ивана Копенкина во главе с начштаба Николаем Подкорытовым. Подкорытов, человек смелый, умный, думающий, своим суровым и правдивым рассказом о партизанской одиссее лишний раз подтвердил давно вынашиваемые генералом Строкачем мысли о необходимости более широкого, целенаправленного, планомерного технического оснащения борьбы в тылу врага, разгоравшейся все сильнее. Отряды Ковпака, Сабурова, Емлютина, Дуки, бывшего командира- пограничника Наумова стали грозной для врага силой потому, что их деятельность корректируется штабом, они связаны «радиомостом» не только с УШПД, но и между собою. Совершенствование методов руководства движением со стороны штаба прямо-таки необходимо.
Надо безотлагательно просить помощи у Центрального штаба партизанского движения, у Ставки! К этому выводу пришел генерал Строкач.
Скромный, непритязательный в быту, любящий свое дело и умеющий работать отреченно, самозабвенно, он в интересах дела сейчас готов был адресоваться в самые высокие инстанции, вплоть до личного обращения к Верховному Главнокомандующему. Гремела на весь мир битва в Сталинграде, судьба войны решалась на берегах Волги, и в этот час Красной Армии огромную помощь оказывали партизаны и подпольщики. Их вклад в будущую победу может стать стократ большим, если движение получит необходимую помощь. Вопросы, связанные с новой, более значительной ролью партизанского движения, тревожили, конечно, не одного Строкача. Они назрели в масштабах всей страны, и вот пришло время их решать.
Осенью, когда генерал Строкач вслед за передислокацией в столицу штаба сам приехал в Москву, его вызвали в Ставку к Верховному. Незадолго перед этим руководитель ЦШПД генерал Пономаренко и командиры больших партизанских отрядов Украины были на приеме у Сталина, и здесь было принято решение об организации крупных рейдов на Правобережную Украину силами партизанских соединений Ковпака и Сабурова. Таким образом, получил развитие план, который давно волновал командующего партизанским движением на Украине. План обсуждался на заседаниях ЦК республики, и Сабуров и Ковпак получили задания разведать перспективы рейда. Когда были намечены маршруты тысячекилометрового невиданного рейда, о них доложили в Ставку, и там они получили одобрение. Верховный при этом сказал, что активная помощь партизан, на которую Ставка рассчитывает, значительно сократит сроки окончания войны. Было ясно: деятельность партизан получила высокую оценку.
Тимофей Амвросиевич, как депутат Верховного Совета СССР, несколько раз видел Сталина до войны, два-три раза присутствовал уже во время войны на совещаниях, но в личной беседе общался с Верховным впервые.
Непохожий на свои многочисленные портреты, в просторном, светлом, наполовину занятом огромным длинным столом кабинете, он выглядел простым, доступным.
Почти не выпуская часто гаснущей трубки из руки, он мягкими, неслышными шагами ходил по кабинету, слушал чрезвычайно внимательно, неожиданно останавливался и направлял на собеседника тяжелый взгляд.
Члены Украинского ЦК и генерал Строкач разместились компактно, вместе, наискось от них тоже группой сидели члены Политбюро и Государственного Комитета Обороны; главной фигурой ни на минуту не переставал быть Сталин, даже когда слово брал кто-то из этих последних. Он с внимательной, даже подчеркнутой чуткостью адресовался к Строкачу и сидевшему рядом с ним секретарю ЦК республики, худощавому, располагающе-симпатичному Коротченко. Вопрос касался будущего партизанского движения, предстоящего рейда на Правобережье, и Сталин задавал много вопросов. Робость, которая поначалу сковывала Тимофея Амвросиевича, прошла, он чувствовал себя спокойно и уверенно.
Потом по предложению Верховного они с Демьяном Сергеевичем ушли в приемную и составили изрядный список необходимого военного снаряжения и боеприпасов для партизанских отрядов Украины. Когда Строкач и Коротченко возвратились, Сталин взял у них бумагу и очень внимательно стал читать, только раз оторвавшись и мимоходом заметив, что боеприпасов могли бы попросить и побольше — ими армия вдосталь обеспечена до конца воины.
— А почему вы, товарищ Строкач, — вдруг остановившись, спросил Верховный, — не записали сюда пушки?
Тимофею Амвросиевичу неудобно было отвечать стоящему у стола Сталину сидя, как тот того требовал. Вдобавок он не понял, всерьез ли говорит собеседник или иронизирует над той массой требований, которые они внесли в список.
— Товарищ Сталин, — отвечал генерал Строкач, — пушки очень громоздки для партизан, даже сорокапятки.
Сталин тихо засмеялся, повел в воздухе трубкой:
— Вы не правы, товарищ Строкач. Пускай партизаны из пушек не сделают ни одного выстрела, но морально они их очень поддержат.
И приписал в конце списка:
«13 пушек 45 мм. Командующему артиллерией — обеспечить. И. Сталин».
Почему не 10 или 15, а именно 13, генерал Строкач так и не узнал. Возможно, оставался какой-то резерв.
От Верховного Тимофей Амвросиевич приехал веселый, окрыленный. Командирам соединений и отрядов присваивали воинские звания, для обслуживания партизан выделялся 101-й авиаполк Гризодубовой… И много иных благ ниспослано было с того дня — от великолепных ленд-лизовских
