пересохло и сморщилось, потому что с тобой ни один не ляжет, хоть ты ему за это приплати. Не смей даже заговаривать со мной, не смей касаться моих сексуальных проблем! Это у тебя проблемы, это ты платишь деньги кобелям!
Глаза Чарлин опасно засверкали.
— Вонючка ты маленький…
— Ты вбила себе в голову, что способна руководить моей жизнью. Да меня от одной мысли тошнит, хватит с меня мамочек, оставь ты меня в покое, наконец!
— Педрила, да ты пропадешь без меня!
— Пошла ты!
— Педрила, вонючий педрила!
— Заткнись… Я тебя предупреждаю…
— Педель!
— Заткнись!
Рекс схватил со стола нож и замахнулся.
— Изуродую!
— Ты что, совсем спятил? Совсем спятил?
Перепуганная Чарлин, отчасти еще и наигрывая страх, громко завопила, прикрывая ладонью лицо. За соседними столиками привстали, оглядываясь на них.
— Возьми свои слова обратно! — Рекс не выпускал нож из рук. — Не возьмешь обратно — пожалеешь!
— Помогите, помогите! Он сошел с ума! У него приступ! Рекс, твоя мама всегда переживала из-за твоих приступов! Помогите! Да не мне — он нуждается в помощи!
— Ну…
Рекс бросился на нее с ножом, но его успели схватить сзади и удержать. Чарлин скулила от ужаса.
— Спасибо, спасибо, вы спасли мне жизнь, — бормотала она.
Дрожащими руками Чарлин собрала свои вещи и заспешила к выходу. Багровый от ярости Рекс, которого с трудом удерживали два дюжих официанта, вопил ей вслед:
— Ну, я тебя достану! Не попадайся мне на глаза! Увижу — на месте убью!
Глава VI
Зеркала от пола до потолка закрывали все стены просторной мастерской. Из стереофонических динамиков плыли звуки «Медитации» из «Таис». Роджер Флорной быстро работал, издавая странные звуки: похрюкивал, покашливал, посапывал, периодически начиная что-то бормотать себе под нос. Он был одет в твидовый, видавший виды пиджак, из-под которого виднелась незастегнутая рубашка и свитер с треугольным вырезом.
Работа поглотила его. Он прищуривался то на Кэрри, то на мольберт и все похрюкивал и посапывал. Наконец он остановился и четко произнес:
— Вот так! Нашел, что искал!
Роджер расслабился, заулыбался и принялся за истории полувековой давности.
— Как раз в то время я познакомился с Джеймсом Джойсом, — рассказывал Роджер Флорной.
— Это, наверное, было очень интересно.
— Что было, я плохо помню, поскольку я был тогда по уши влюблен в редкостно красивую иранку. Хм. Чуть повыше подбородок, ага, вот так… Прекрасно… Хм… Просто прекрасно.
Неожиданно его глаза сузились, будто на своем мольберте он увидел Кэрри, рождающейся заново. Он смолк и посмотрел на Кэрри из-под нависших морщинистых век. Почесал лысину, покрытую пигментными пятнами, закурил сигарету.
Рука его подрагивала.
— Похоже, на сегодня хватит, — сказал он.
Провожая Кэрри к выходу, он положил ей на плечо дрожащую руку и со странным выражением пробормотал:
— Какое красивое у тебя лицо. Хм… И глаза, глаза тоже красивые. Да-да. Ты ослепительно хороша собой.
«Это говорит уже не художник, — подумала Кэрри, — это говорит распутник с сорокалетним стажем, автор множества порнографических книг».
Он приблизился к девушке и взялся руками за ее лицо.
«Бедняга, — думала Кэрри, — он непоправимо стар. Я не сумею отказать ему. Не поцеловать его было бы жестокостью». Она должна проявить милосердие.
Все это время Роджер сопел и похрюкивал. «Бедный Роджер, бедный Роджер», — повторяла про себя Кэрри. Будто смыкались десятилетия, уходящие в туман и пыль прошлого пожелтевшие книжные страницы, засушенные цветы, салфеточки в кофейных пятнах — какая грусть. И этот человек, сморщенный и дряхлый, по-особому тощий — худобой глубокой старости, когда кожа приобретает ломкость мумии. Костлявые руки, цепляющиеся за нее в попытке обнять, хриплое дыхание, рвущее грудь… Какая грусть…
Так заканчивается жизнь, так нелепо выглядят к концу жизни былые великие любовники.
Кэрри порадовалась тому, что к концу близилась и работа над портретом.
Чарлин попробовала повернуться на правый бок, но ее пронзила острая боль под правой грудью. Ах ты, проклятая печень!
Она, Чарлин, должна валяться в этой мерзкой больнице, пожелтевшая и несчастная. Цирроз. Вот дерьмо! Зазвонил телефон.
— Чарлин, приветик! — раздался голос Долорес.
— Привет, привет! Как себя чувствует будущая мамаша?
— Да черт с ней, с мамашей! У меня все нормально, это ты больна. Расскажи, что с тобой приключилось?
— Печенка проклятая. У меня распухли ноги, и я переполнена жидкостью. Печень разнесло до диких размеров! Ну на черта мне понадобилось есть эти яйца?
— Какие еще яйца?
— Лесли повела меня обедать, а я, дура, заказала яйца по-бенедиктински. Такая глупость! Я же прекрасно знала, что у меня и без того перебор холестерина. Печень не выдержала, и теперь я вся ярко- желтого цвета.
— Что говорят врачи?
— Всякое дерьмо говорят. Не те анализы, не те энзимы — все у меня не то!
— Лапуля, а может, и правда пора сократиться с выпивкой?
— Шутить изволите? Они мне прямо сказали, что если я не брошу, мне конец! Ну, я решила, что раз все равно конец, так не один ли черт?
— Когда они тебя собираются выписать?
— По мне, так хоть бы и завтра! Но на самом деле, я думаю, что пройдет не одна неделя, пока они откачают всю эту жидкость из меня. Господи, ты бы видела, на кого я похожа! Одно хорошо — эта история помирила нас с Рексом.
— Да?
— У нас же произошел скандал — обязательный ежегодный скандал. Но он мне позвонил, и мы помирились.
— Надеюсь, ссора не из серьезных?
— Да нет. Обычная история. Раз в год мы обязательно скандалим, а потом обязательно восстанавливаем отношения.
— Слава Богу. Вот уж не хотела бы, чтобы вы с Рексом прервали совместную работу!
— Ладно, расскажи, как ты, лапка. Что новенького?
