знает их силу: в течение долгого времени она старалась отодвинуть их на второй план или вообще выбросить из головы. Ничего не вышло. Просто ничего. Ей чего-то постоянно недоставало, и старания заполнить пустоту вечно толкали ее на поиски — хотя бы малости, без которой ей не выжить.
Кэрри знала, что согласится. Она больше не в силах выносить одиночество. Когда Джерри начал хватать ее прямо в коридоре, громко дыша, тиская ее все сильнее и сильнее, не давая ей даже шевельнуться, она уже в ту минуту снова с нетерпением ожидала своего идеального героя, которого, возможно, и на свете-то не было. А было вот это. И все. Но за окнами завывал ветер, колотясь о бетон, о промерзший камень, и Кэрри тревожно говорила себе: да, да, я согласна. Чем ничего, пусть будет хоть что- то. Не имеет значения, что мое сердце желает большего. Я должна уметь удовлетворяться тем, что есть.
Позднее, лежа рядом с Джерри в тишине, она ощутила острый приступ нежности. Она повернулась лицом к нему и снова осознала, что он-то может ответить ей одной лишь животной страстью. «Почему так, — размышляла Кэрри, — почему для женщины любовь составляет суть жизни, а для мужчины это просто развлечение?» Животная страсть не могла стать заменой любви. Лежа рядом с Джерри, Кэрри уже знала, что больше не допустит его до себя.
Моторы «боинга» взревели, рассыпая далеко вокруг фонтаны снега и мокрой грязи, потом медленно начали затихать.
Долорес вышла из кабины первого класса и проследовала в гигантское здание аэропорта. Лучи утреннего солнца лились сквозь высокие окна, пушистый красный ковер поглощал звуки. Такси помчало ее в Манхэттен.
Долорес что-то мучило — странное чувство, которому она не могла подобрать названия: депрессия, недовольство, неудовлетворенность грызли ее. Машина проезжала мимо промороженного забора, отгородившего от улицы строительную площадку, на которой громоздились кирпичи, камень и дерево, стальные прутья, растрескавшийся цемент, мусор и хлам от только что снесенного дома. Долорес почудилось нечто символическое в зрелище старого строения, которое ломали, чтобы возвести новое на его месте, — ее брак тоже, без сомнения, подлежал сносу, он изжил себя, и Генри превратился в помеху движению ее жизни.
Долорес тоже было необходимо сломать старое и расчистить место для нового. Теперь, когда уже отснят телефильм Алана Мессины, Долорес осталось только дождаться эфира. После этого начнется ее восхождение к новым вершинам. Ей остается только ждать. Но от Генри необходимо отделаться. Генри ей мешает.
Громадная квартира выглядела очень уютно. Генри еще не скоро покажет нос — сегодня воскресенье, единственный день, когда он позволяет себе поваляться в постели. Сейчас ему подадут завтрак в спальню, потом он до обеда будет читать газеты. Долорес зашла взглянуть на маленькую. Тина сладко спала в своей постельке, засунув палец в рот.
Долорес вызвала лифт.
Город был, тих и пуст. Тоненькая струйка уличного движения сочилась без помех, как по маслу. Долорес прогулялась по Пятой авеню, мимо многочисленных отелей на Пятьдесят девятой улице.
Она заглянула в отель «Режи», позвонила оттуда по телефону, опять вышла на улицу и остановила такси. Она предвкушала удовольствия, предстоящие ей в заведении Джинни.
Что может быть лучше в первые часы возвращения домой ранним воскресным утром?
Долорес уже в самолете обдумывала свои планы, от души надеясь, что ничто не помешает их выполнению и утолению ее сексуального голода. Ей повезло — она сразу же дозвонилась, и ей было назначено время у Рика, одного из ее любимцев в кобелином сервисе. А добрая старая Чарлин, конечно же, без разговоров согласилась прикрыть ее уход из дому.
Кобелиный сервис размещался в просторном старинном доме в Ист-Сайде. Поднимаясь по каменным ступенькам, Долорес ощущала нарастающее возбуждение, пульс ее ускорился от предвкушения, нежное тепло разлилось внутри.
Джинни, шикарная молодая дама, которая управляла заведением и записывала заказы, радостно встретила Долорес и указала, в какую комнату пройти.
Через два часа, удовлетворенная и умиротворенная чрезвычайно активной любовью с молодым негром весьма экзотической внешности, Долорес уплатила Джинни сто пятьдесят долларов: пятьдесят за использование помещения, сто — за Рика.
— Все было хорошо, кисуля? — спросила Джинни.
— Блестяще, — ответила томная и расслабленная Долорес. — Этот Рик просто восьмое чудо света!
— Ты мне будешь говорить! — со знанием дела подмигнула ей Джинни. — Он приобретает такую популярность — каждой сучке в городе прямо не терпится лечь под него. Заказы так и сыплются.
— Слушай, запиши меня тоже… На какой же день? Сейчас посмотрю…
Долорес перелистывала свою записную книжечку.
— Ага, вот. На среду утром. Скажем, на одиннадцать. До среды я так занята, что у меня и минутки нет свободной. Я только что вернулась в город, и у меня миллион дел. Но на среду запиши меня обязательно — мне вредно так долго поститься. Это раз. И еще, запиши меня на четверг, на четыре часа. О'кей?
Джинни кивнула. Долорес заторопилась к выходу, и Джинни помахала ей вслед.
Вполне возможно, что Генри уже встал.
Зимний сезон в разгаре. В тот вечер Долорес и Генри побывали на званом обеде: оркестр, танцы между переменами блюд, масса цветов, бесценный фарфор, хрусталь и столовое серебро, тончайшие скатерти и салфетки. К столу подавались изысканные вина и шампанское.
На следующий вечер супруги были на премьере, где собралась всегдашняя толпа молодых модерняжек, роскошных пожилых дам и похожих на пингвинов мужчин без возраста, в безукоризненных смокингах. Толпа шуршала программками, переговаривалась и раскланивалась.
Жизнь вошла в зимнее русло. Долорес Хейнс Гаупт — молодая светская дама, супруга весьма богатого и влиятельного Генри Гаупта, постоянно бывающая везде, где бывает весь свет, обедающая в самых дорогих ресторанах, поглощенная хождением по парикмахерским, магазинам и ателье, регулярно посещающая атлетический зал… Долорес Хейнс Гаупт — богатая молодая женщина: туалеты, приемы, премьеры, ее фотографии в самых престижных журналах мод, ее чековая книжка, гости, которых она собирает в своем доме, — все в норме. И при этом чрезвычайная поверхность, неудовлетворенные амбиции, тайные сексуальные дела. Долорес знала, что настал час принятия кардинальных решений.
— Я готова к переменам, Чарлин.
Они ели мороженое во «Временах года». Чарлин вскинула голову.
— Ты о чем?
— О переменах в моей жизни. Я собираюсь послать Генри.
— Господи! Давай закажем шампанское в честь такого дела.
— Он до чертиков мне надоел. Ты не представляешь…
— Можешь не объяснять. Я и так поражаюсь тому, сколько ты его терпела. Официант!
— Теперь, когда я снялась в телефильме, у меня кое-что для начала уже есть. Я чувствую, что мое будущее не здесь, а на побережье, Чарлин.
— Не торопись, детка, — остановила ее Чарлин. — Дождись, пока они сами к тебе не прибегут. Если ты поедешь на побережье просто так, ты окажешься еще одной красивой бабешкой, которая ищет себе применения. Сиди на месте и жди предложений. Дай развернуться рекламной кампании.
— Какая рекламная кампания, Чарлин! С тех самых пор, как я вышла за Генри, репортеры светской хроники так и вьются вокруг меня. Ты же знаешь. Я получила известность как светская дама, как актриса, как не знаю кто, но толку от всего этого чуть.
— Что тебе сейчас нужно, так это новая пьеса, — изрекла Чарлин. — Давай посмотрим, что тут можно сделать, но на сей раз выбирать должна уже ты.
Конечно, Чарлин права — Долорес нельзя ехать в Голливуд и снова толкаться среди старлеток. Долорес необходимо соблюдать достоинство и держаться за свой социальный престиж, быть над всеми и диктовать свои условия. На побережье это может и не получиться, но в Нью-Йорке она создаст себе имидж
