деле не отражен, ваше место нахождения в период с двадцать второго июня по август сорок первого года не установлен. Где вы были? В разведшколе у фашистов?
— Мы отходили с боями, и вышли к своим с оружием, под Пропойском.
— Под Пропойском вас переправили на нашу сторону немцы. Иначе почему вы скрыли, что больше месяца находились в окружении?
— В госпитале я узнал о приказе Ставки Верховного Главнокомандования номер двести семьдесят от первого августа. Сейчас понимаю, что сглупил, надо было пройти через проверочную комиссию. А тогда хотелось быстрее на фронт.
— Горбатого лепишь, Колычев. Не сглупил ты, а увернулся от разоблачения.
— Но я же воевал. Все время на фронте. Орденом награжден.
— У Тухачевского и иже с ним наград и заслуг побольше твоего было.
— Но если я шпион — что же вы меня до сих пор не арестовали?
— Допустим, я комбату верю. А он тебе. Но поверят ли в другом месте? Очень уж гладко у тебя все складывается. И из окружения ты вышел, и от Власова ушел, и из батальона готов без крови уйти. Приказы нарушаешь, в роте убийства — и все сходит с рук Дезертира-уголовника Порядникова просмотрел. Вы ведь с ним на соседних улицах жили? Знакомы, наверно, были.
— До военного училища я на заводе работал, жил в рабочем общежитии. Никакого Порядникова не знал, с блатными компаниями не водился.
— Мы вам верим, старшина. Но доверие нужно отрабатывать. Вы насчет капитана Сачкова все же подумайте. Может, чего-то и припомните. Или услышите. Представления на штрафников писать будете?
— Буду, конечно.
— Ну вот, поспрашивайте своих бандитов попристрастней. Может, за освобождение из батальона кто-то из них чего-то и припомнит. Вам понятно?
— Понятно. Если станет что-нибудь известно, сообщу незамедлительно.
Андрианов не услышал в голосе Колычева должного оптимизма, предупредил:
— И учтите, Колычев, для вас же будет лучше, если они не у меня в кабинете начнут вспоминать, а вам расскажут. А припомнят обязательно. Я уверен.
— Разрешите идти?
— До встречи. Старшина. Или капитан Колычев?
Имашев часовым торчал у входа в блиндаж Выглядывал ротного. Другие командиры рот давно уже из штаба вернулись, а Колычева все нет.
— Ты чего на холоде торчишь?
— Тут, гражданин ротный, бякиш-мякиш, народ разный вокруг бродит. Я никого не подпускаю.
— Оперуполномоченный из особого отдела к нам заходил?
— Утром был, а больше нет. Я никуда не уходил.
— Что делал, о чем спрашивал?
— Вас ждал, журналы немецкие смотрел.
— Ты почему мне не доложил?
— Так он ушел за несколько минут до вашего прихода. Я думал, вы по дороге встретились. Тут, бякиш-мякиш, у гражданина капитана Упита, пока его ординарец на кухню ходил, блиндаж обчистили. Да что у гражданина капитана — у самого Кныша полный сидор добра увели. Он по всем землянкам с ножом бегает. Ищет.
— Что ж такого ценного в сидоре у Кныша было, что он его с ножом разыскивает?
— Так сейчас, гражданин ротный, у каждого, бякиш-мякиш, добро всякое завелось. Вот я в нашем блиндаже бритву нашел, а с мертвяков сколько поснимали да в землянках нашарили. И часы, и зажигалки, и бритвы, и фотоаппараты, эти, что как гармошки растягиваются, и ножики красивые. А Кныш, сами знаете, как в карты играет. Что в стос, что в буру. Кого хошь до кальсон разденет. Вот и нахапал целых два сидора добра и шмотья. Да после Штыря ему еще кое-чего осталось. Я сам видел. Всем сыграть предлагает.
Имашев как бы невзначай отворачивает рукав шинели, смотрит на часы. Часы немецкие, штамповка, такие распространены среди солдат. Часов у Имашева не было.
— Тоже обзавелся?
— Дак, на окне с бритвой лежали. Если вам надо — возьмите. Я отдам.
— Раз на окне лежали — бери, пользуйся на здоровье. Трофеи не возбраняются. А с убитых снимать не советую. Под трибунал загреметь можно.
— Так все же снимают. И ничего.
— Ничего — это пока особый отдел на это дело сквозь пальцы смотрит. А может быть и чего. Опер случайно о мародерстве в роте с тобой разговора не заводил?
— Нет. А правда, что наступление отменили и на отдых пойдем?
— Правда. Ты вот что, Куангали, ноги в руки и опять Махтурова с Огаревым ко мне зови. Как там по- вашему, по-казахски — ючур?
Взводные явились одновременно, вместе с посыльным Имашевым. Были начеку, ждали вызова. Оказывается, Упит, возвращаясь в свою роту, заглянул во взвод к Махтурову, предупредил, что Колычева завернул к себе на разговор по делу Сачкова оперуполномоченный Андрианов и что последствия себя ждать не заставят.
— Что слышно, мужики? Николай? — Едва Махтуров с Огаревым присели к столу, спросил Павел.
— Шепчутся, но, похоже, никто толком ничего не знает.
— А у тебя? — Обратился он к Огареву.
— То же самое.
— Если не выявим убийцу, ни один человек из роты представлен к освобождению не будет. Какие у кого соображения имеются?
— Басмач говорил, что Штырь с Кнышом на него зуб имели, что если бы он им попался, то отмахался бы пистолетом, — припомнил Имашев.
— Штырь ранен, а Кныш… Этот, пожалуй, мог бы. Николай, надо выяснить, кто его в бою видел, с кем рядом был.
— Кныш вряд ли, — засомневался Огарев. — Сачкова в траншее нашли. Рядом еще один труп был, из нашего взвода. Скорее всего, кто-то из моих его уложил. Может, тот же Басмач.
— Басмач, до того, как меня свалили, рядом со мной и Имашевым в траншее был.
— Мы с ним и до самого села вместе были, — подтвердил Имашев. — Там потерялись.
— Значит, Басмач отпадает.
— Давайте попробуем методом исключения, — предлагает Огарев. — У меня во взводе, кроме Басмача, все остальные из последнего пополнения. Они Сачкова почти не знают. Его подстрелил кто-то из старичков.
— Логично, — согласился Павел.
— А что это дает? — словно размышляя вслух, проговорил Махтуров. — Допустим, вычислим убийцу. Что дальше? Кто признается, что видел и не доложил?
— Со свидетелями проще. Найдем желающих, простимулируем покаяние.
— Есть чем? — загорелся интересом Огарев, почувствовав в его словах недосказанность.
— Есть, — Павел посмотрел на Имашева. — Иди постой пока на часах. Никого не пускай.
Ординарцу всего знать не следует.
— А что говорит Андрианов? — Махтурова одолевали сомнения. — Почему мы вообще этим делом должны заниматься. Есть особый отдел. Пусть ищут, ведут следствие.
Выпроводив Имашева за дверь, Павел подержал паузу. Посвящать в подробности разговора с Андриановым даже Махтурова он не хотел.
— Андрианов мне открытым текстом дал понять, что выявить Виновника гибели Сачкова должны мы. В наших интересах, чтобы признательные показания были получены в роте. И неважно, как мы их получим. Можно обещать чистые документы. А вот если у кого-то прояснение памяти случится в кабинете у опера, а это случится обязательно, то все мы с вами останемся ни с чем.
— За документы охотники повспоминать найдутся обязательно. Это уж точно.
