глаза хищника зачарованно наблюдали, как женщина упала в воду. Он ждал. Время от времени, когда не было заметно никакого движения жертвы, ягуар крался, почти касаясь брюхом влажной земли. Солнце уже село, а он все не решался напасть, подбираясь к самой кромке воды. Его возбуждал и одновременно пугал острый запах человеческого тела. Наконец ягуар собрался для прыжка. Но в этот момент ветер изменил свое направление и принес запах другого человеческого существа. Внимание ягуара сразу же переключилось на ту сторону водоема, где Зекери затаил дыхание, увидев гигантскую кошку, прячущуюся в кустах.
— Господи, пронеси! — прошептал Зекери. — Не хотел бы я ссориться с этакой кошечкой.
Он чувствовал возбуждение как от виски: страх и волнение повысили содержание адреналина в его крови. Если бы животное не двигалось, Зекери не заметил бы его: черный ягуар слился бы с мраком. Огромная хищная кошка подкарауливала, выслеживала что-то. Или кого-то. О Боже! Здесь пахло убийством. Зекери хотел ошибиться, он шагал вброд по медленно несущей свои воды реке и надеялся, как безумный, что ягуар струсит или это просто игра: зверь притворяется, что нападает на кого-то.
Зекери поймал небольшую ветку, проплывавшую мимо него и невесело ухмыльнулся при абсурдной мысли, что сможет этой палочкой отпугнуть хищника. Или даже отогнать его. Зекери не смел надеяться и все-таки вопреки всему надеялся, что не найдет ее окровавленный труп среди камней…
Его сердце упало, когда он заметил ее рюкзак у самой кромки воды. А затем он увидел и ее саму, лежащую на мелководье. Она упала, по-видимому, на спину. Волны ласкали ее затылок, вода не доходила до подбородка, ее волосами играло течение.
— Нет, я прошу, нет! — умолял он какую-то высшую силу. Зекери перекинул ее отяжелевшее, без признаков жизни тело через плечо и быстро зашагал по воде. Если ягуар думает напасть на них, возможно, вода отпугнет его.
Всю дорогу назад в пещеру Зекери пытался отделаться от чувства, что ягуар следует за ними. Он мерещился Зекери при каждом звуке.
В пещере, переведя дух, Зекери расстелил одеяло и положил на него Элисон.
Он проверил ее пульс и поискал повреждения и раны, но ничего особенного не нашел. Не было ни переломов костей, ни открытых ран. Боже! Если бы он опоздал хотя бы на тридцать секунд! Ягуар напал бы на нее. Что же произошло? Она, должно быть, упала в воду, пытаясь перейти реку. Он опять вздохнул при мысли о гигантской кошке, стараясь отогнать это видение. Дыхание Элисон было поверхностным, а сердце билось еле слышно и замедленно, от переохлаждения кожа была ледяной. Зекери слегка похлопал ее по подбородку.
— Эй, эй!
Он спрашивал себя, сколько времени Элисон пробыла в воде.
Она отвечала легким движением головы.
— Нет, — слабым голосом сказала она в полубессознательном состоянии.
— Эй, что случилось?
Она не могла или не хотела отвечать. Посмотрев, что осталось в его фляжке, он заставил ее выпить несколько глотков. Она поперхнулась крепким алкоголем, но проглотила все-таки немного жидкости. Не лучшее средство, конечно, если у нее слабое сердце, но это единственное, что он мог предложить в нынешних обстоятельствах.
Он снял свою куртку, чтобы укрыть ее, и обнаружил, что три яйца не выдержали напряженной прогулки. Кусок мяса он тоже потерял где-то в темноте. Мясо, наверное, достанется на ужин ягуару. Чудом уцелело одно единственное яйцо, которое лежало в кармане рядом с пачкой сигарет. Он выложил сигареты на уступ скалы, поместил яйцо в жестянку с водой и затем поставил жестянку на угли. Предстояла длинная ночь.
Когда Зекери развел огонь, потревоженные летучие мыши замелькали в воздухе и шумно вылетели из пещеры в непроглядную ночь. Зекери отдавал себе отчет в том, что если за ними кто-нибудь наблюдает, то давно уже заметил яркий свет и дым костра, но для него сейчас было намного важнее согреть Элисон и держать подальше от пещеры кровожадную кошку. Пусть она сожрет лучше злополучный кусок козлятины.
Он развернул спальник для Элисон и тут ему пришло в голову, что ее мокрая одежда намочит и спальный мешок. И тогда уж ей трудно будет согреться. Элисон сопротивлялась ему с невероятной силой, находясь в бреду. Она отталкивала его кулаками и локтями, когда он только попытался стащить с нее куртку. По ее уставленному в пространство стеклянному взгляду Зекери знал, что она не видит его. Она явно боролась и дралась с кем-то воображаемым.
— Нет! — громко стонала она сквозь стиснутые зубы. И ей почти удалось убежать от него, когда она быстро-быстро поползла по песку пещеры. Потом она поднялась на ноги и уставилась на него невидящим взором, слегка пошатываясь. Он не знал, что делать, и решил успокоить и усадить ее снова на мешок. Но как только он попытался прикоснуться к ней, она увильнула из-под его руки, повторяя, как пластинка, которую заело: — Нет… нет… нет… И бешено тряся головой.
Это была неравная схватка. Усталый, Зекери все же сумел крепко прижать ее руки к телу.
— Нет! Нет! Нет! — повторяла она, и ее крики переходили в истерику.
— Все хорошо. Я не сделаю тебе больно, — уговаривал он, пытаясь предотвратить начинающуюся панику. — Я ничего не сделаю тебе.
Он держал Элисон так, что она не могла двинуть рукой. Наконец, она вроде бы сдалась и утихла. Когда Зекери снова начал снимать с нее сырую куртку, она жалобно взмолилась:
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Зекери ослабил на мгновение хватку, чтобы усадить ее, но тут она, молниеносно вырвавшись из его рук, набросилась на него с кулаками. Их борьба началась заново. Всякий раз, когда он полагал, что она, наконец, сдалась, и слегка терял контроль над нею, она снова впадала в буйство. В конце концов, Зекери, ненавидя себя, залепил ей сильную оплеуху. Она моментально затихла.
— Ну и упрямая же ты девочка, — сказал он, отдуваясь, чувствуя себя виноватым перед ней. Он подтащил Элисон к одеялу и снял ботинки. Тихо беседуя с ней и уговаривая, он расстегнул ее брюки и, чувствуя себя кем-то вроде сексуального маньяка, стал их медленно стягивать с бедер. Он осторожно придержал, чтобы не стянуть вместе с мокрой льняной материей брюк, бледно-розовые трусики и, наконец, увидел ее ноги — такие же великолепные, какими он их помнил с тех пор, как любовался ими на лестнице отеля.
— Все, что я хочу, это только согреть тебя, — оправдывался он вслух. — Не надо сопротивляться, детка… У нас с тобой был сегодня тяжелый денек, и каждый мечтает теперь об отдыхе…
Было очевидно, что она полностью отключилась.
Он раскатал рукава ее мокрой насквозь хлопчатобумажной рубахи и снял ее. Затем заглянул под футболку цвета хаки, чтобы убедиться, что она надета не на голое тело, и с облегчением заметил на нужном месте нелепую женскую принадлежность — лифчик. Тогда Зекери приподнял ее и привел в сидячее положение.
— Я надеюсь, что это не самая любимая из твоих вещей, — продолжал он бормотать вслух.
Взявшись за подол футболки двумя руками, он аккуратно разорвал влажный трикотаж как раз по центру на спине. Когда Зекери распахнул полы разорванной футболки, он буквально обомлел…
— Господи… — только и сумел вымолвить он.
Руки его разжались, и ткань снова прикрыла спину.
Большой прямоугольный участок ее кожи, начинаясь на левом плече и захватывая наискось всю спину, был испещрен рубцами и шрамами и имел неестественный розовый цвет, как кожица после солнечного ожога. Зекери снова растерянно осмотрел спину, покрытую расположенными в каком-то странном порядке линиями шрамов, как будто на лоскуте кожи кто-то делал гравировку. Большие шрамы были длиной в полтора дюйма и состояли из маленьких точечных шрамиков. Весь этот «узор» не имел, кажется, определенного смысла. Во всяком случае, на первый взгляд. И вдруг Зекери осенило, он задохнулся от ужаса и отвращения. Ожоги от горящих сигарет…
Точки — это шрамики от сигаретных ожогов. Какой-то подонок методично и со знанием дела выжег на коже буквы «ШЛЮХ» — начиная от плеча через всю спину. Почему-то не было последней буквы «а». Кожа на спине самого Зекери покрылась мурашками и по ней пробежал холодок. У него засосало под ложечкой, и
