Левченко.
— Одно мене смущае, товарищ комиссар, — рассуждает задумчиво Левченко. — Батальон-то складывается як сила военная чи милицейская, так? А командиры самое што ни на есть штатские!
— А ты что же, хотел бы видеть во главе революционного отряда какого-нибудь задрипанного генералишку? — усмехается Синюков. — Нас, выходит, считаешь негожими для такого дела?.. А не учел, что и рабоче-крестьянским государством управлять мы тоже не обучены. Выходит, погодить надо было рабочему классу с революцией? Сначала академии позакончить! Так, что ли?.. Хреновину ты говоришь, Левченко, прости за грубость...
...В апреле формирование было закончено. В батальоне насчитывалось 1200 человек: 800 пеших, 300 конных и 100 человек в обслуге.
Синюков особо заботился о вооружении своего отряда. Все бойцы были снабжены новенькими винтовками, достаточным запасом патронов и гранатами. Отряд располагал несколькими десятками пулеметов, шестью трехдюймовыми орудиями и броневым автомобилем «гарфорд» с четырьмя пулеметами и пушкой.
Синюков разделил батальон на четыре пехотные роты, конную сотню, артиллерийскую батарею, пулеметную команду и команду связи. Батальон имел санитарную и хозяйственную части.
Поскольку батальон находился в прямом подчинении исполкома Совета, Синюков и разместил его в непосредственной близости к Совету. Штаб батальона занял одно из небольших зданий на Скорбященской площади. Комендантская команда и экипаж бронемашины расположились в помещении Совета. Остальные подразделения разместились в зданиях, окружавших площадь.
Пока шло формирование батальона, роты и команды усиленно занимались строевой, боевой и политической подготовкой. У Павла Синюкова оказались поразительные организаторские способности. Он был строгим, требовательным и заботливым командиром. Довольно продолжительное время он же выполнял и обязанности комиссара. И комиссаром он был безупречным — чутким, грамотным и непоколебимым в своих большевистских убеждениях.
Не прекращающиеся ни на один день тренировки, маневры, внезапные ночные тревоги с маршами и походами — таковы были будни батальона. Но пришел, наконец, день, когда Павел Синюков не без гордости доложил Ерману, что батальон может вступить в бой в любой момент. Дежурная рота и броневик несут постоянный караул.
Яков Ерман с явным удовлетворением выслушал и сказал:
— Посмотрим наш батальон на первомайской демонстрации.
И 1 Мая 1918 года перед демонстрацией трудящихся на площади Свободы, как стала называться бывшая Скорбященская площадь, состоялся парад подразделений 1-го революционного батальона имени Царицынского Совета. Чеканя шаг, бойцы революционной милиции приятно удивили всех выправкой и единой формой. Пехотинцы были одеты в гимнастерки и галифе защитного цвета, а кавалеристы и артиллеристы выделялись синими галифе. На зеленых фуражках у всех сверкали красные звездочки, а на воротниках — малиновые петлицы.
Председатель Царицынского Совета Яков Ерман и председатель Царицынского штаба обороны Сергей Минин, стоя на ступеньках центрального подъезда здания Совета, вместе со всеми собравшимися на площади от души аплодировали проходившим мимо бойцам — блюстителям революционного порядка.
4
Жизнь батальона сплошь соткана из происшествий, случаев, маленьких и больших «ЧП»...
Как-то около 11 часов утра, едва закончились тактические занятия, в штаб батальона ворвался дежурный и доложил, что какой-то солдат гарнизона, видимо, будучи в отгуле, «с пьяных глаз» учинил драку в сквере против нового собора, а когда его же избили, побежал в казарму и поднял на ноги своих товарищей. Те в свою очередь, окружив сквер, лихо палят теперь по публике из винтовок (должно быть — для устрашения), ищут обидчиков...
— Какого полка солдат — известно? — уже выбегая из душной комнатенки штаба, кричит Синюков на ходу. — Левченко, со мной, быстро!
— Бить тревогу? — спрашивает тот как бы на всякий случай.
— Погоди! Шуму и так довольно!
— Ясно, товарищ командир!
А самому ничего не ясно. Неуклюже семенит Левченко следом за Синюковым, дивится командировой неосмотрительности: неизвестно еще, какой оборот примет дело, а он даже оружие свое личное не захватил...
На полпути к казармам они натыкаются на начальника бесчинствующих солдат. Ему тоже донесли о случившемся, и в общем-то он не против расправы с «обывателями».
— Ну, раскиньте мозгой, что дороже: солдатская честь или спокойствие каких-то бузотеров- обывателей? — развязно говорит он.
— Революционная дисциплина — дороже! — вскипает Синюков. — И революционный порядок!.. Предупреждаю, если через пять минут вы не сумеете сами убедить своих солдат прекратить безобразие, они будут все разоружены моим батальоном и преданы суду!
Начальник отряда болезненно морщится: он знает, что такое 1-й революционный батальон — в миг разоружит, и охнуть не успеешь. Сникнув, тихо и зло приказывает заместителю:
— Трубить сбор в казармы!
Не проходит и часу после инцидента в сквере, а уже новое донесение поступает в штаб Синюкова: возле станции Юго-Восточная прикатившая невесть откуда на бронепоезде дружина левых эсеров громит толкучий рынок, грабит (под предлогом реквизиции продаваемого с рук воинского обмундирования) все товары подряд.
Синюков звонит Ерману: как быть?
Тут же следует ответ: дружину разоружить, а незаконно реквизированные вещи вернуть владельцам.
И вот уже две роты батальона и его конная сотня в районе происшествия.
А здесь реквизиция идет полным ходом. Эсеры-«экспроприаторы» разбрелись по базару, и каждый действует в меру своих сил и предприимчивости.
Над кипящей тревожно толпой волнами прокатывается несмолкаемый гул. Ругань, визг, плач, окрики...
— Кара-ул! Погром!
— Пошто же, родимец мой, последнее изымаешь?
— Именем р-революции!
— А-а-а-а... Не отдам!..
— А это что еще за «мармазель»?
— Креста на вас нету, ироды!
— Я те укушу, стерва!..
Павел Синюков, как вихрь, проносится на гнедой лошади перед отрядом.
— Перекрыть все выходы! Привести в готовность пулеметы! Первая и вторая роты, цепью — вперед!..
И пошли синюковцы просеивать толпу, вылавливая эсеров, как карасей в мутном пруду.
— Оружие есть? Сдать!...Документы? Отобрать, проверим!.. Награбленное барахло? Сваливай в кучу!..
И снова шумит толпа, как потревоженный улей.
— Так их бандитов! Так! — надрывается сиплый голос.
— По какому такому праву? — пробует возражать какой-то «экспроприатор».
— Нас предали! — несется с другого конца базара.
Через два часа все кончено. На опустевшей базарной площади сдвинуты в беспорядке колченогие
