болтаются крупные золотые кресты на толстых золотых же цепях. Стас вспомнил свой разговор с Таней о крестиках, религии и вере, и его передернуло.
– Вот что, – проговорил он, наливаясь ледяной яростью, – с сегодняшнего дня фирма больше не нуждается в услугах ни одного из вас. После праздников придете в кадровую службу и оформите свое увольнение.
И даже не оглянувшись на оторопевших от неожиданности подчиненных, развернулся и вышел прочь из ресторана.
Глава двадцатая
Накануне Нового года
Тридцать первого декабря Стас проснулся поздно, чуть ли не около полудня, однако при этом чувствовал себя совершенно невыспавшимся и разбитым. На душе было скверно, настолько скверно, как никогда еще не бывало. Даже в развалинах особняка. Он долго лежал, глядя в белоснежный потолок, и не испытывал никакого желания подниматься и что-то делать. Мысли о смерти Олеси, о поджогах, о Тане тяжелым грузом навалились на него и, казалось, придавили так, что лишили возможности двигаться. Прошел, наверное, час, прежде чем он заставил себя встать и пойти в душ.
А дальше потянулся серый безрадостный день. Стас чувствовал себя машиной или даже механической игрушкой, которую завели ключом и которая ходит, одевается, что-то ест, включает и смотрит телевизор – и все это бездумно, абсолютно автоматически, не испытывая при этом никаких чувств. Только пару раз за день он ощутил некую эмоцию – это была досада, которая возникала в душе после сообщения Сергея, что Таню до сих пор так и не нашли, и в особняке она больше не появлялась.
Днем снова позвонила Диана и напомнила про благотворительное мероприятие на Новом Арбате. Ехать туда не хотелось. Впрочем, и оставаться дома не хотелось тоже. Не хотелось вообще ничего. И потому он собрался и поехал. В конце концов, не все ли равно, где находится тело, когда в душе царит полнейшая опустошенность…
Благотворительное мероприятие проходило в одном из самых шикарных столичных ресторанов, где собралось столько народу, что, как говорится, яблоку негде было упасть. Казалось, весь московский бомонд решил отметиться здесь, продемонстрировать наряды, прически и макияж, выпить по бокалу шампанского, обменяться лицемерными улыбками и неискренними поздравлениями с ненавистными людьми, покрасоваться перед камерами фотографов, а если повезет, то еще и с томным видом поведать журналистам, какое значительное место в их звездной жизни занимает благотворительность, ведь это так важно, так важно – помогать больным детишкам и бездомным собачкам, они такие милые, и детишки, и собачки… И после этого с чувством выполненного долга упорхнуть дальше праздновать Новый год.
Оказавшись в огромном зале, украшенном переливающейся всеми цветами шикарной мишурой и новогодними растительными композициями от известного флориста, Стас сразу вспомнил комнату в особняке, в которой Таня развесила по обшарпанным стенам обрывки елочного дождика и вырванные из журналов картинки. Как неприкаянный бродил он среди этой пестрой, разодетой, сверкающей бриллиантами праздной толпы, отвечал на чьи-то приветствия, с кем-то даже разговаривал – но при этом не видел лиц и не мог отделаться от ощущения, что присутствует на карнавале. Одни маски, кругом одни маски! Да и сам он ничуть не лучше, такой же ряженый и лживый, как и все остальные. Стас глядел, как льется рекой французское шампанское, как ломится от икры, мясных и рыбных деликатесов, фруктов и пирожных фуршетный стол – а видел перед собой Танин пакетик, в котором сиротливо ютились объедки макдоналдсовских булочек. И снова и снова вспоминал рассказ девочки о том, как она, по наивности, пришла однажды на благотворительный вечер в надежде, что ее там накормят. Даже место было то же самое – Новый Арбат…
Внезапно кто-то довольно бесцеремонно дотронулся до руки Стаса, силой заставив его выйти из задумчивости. Он обернулся. Рядом стояла, сверкая золотом и драгоценными камнями, разряженная в меха светская львица. Эта дама, которая сама себя называла «профессиональной благотворительницей», была учредительницей одного из фондов, куда «Объединенная Строительная Компания» перечисляла деньги. Дама защебетала о каком-то очередном благотворительном рождественском бале, на котором будет прекрасный фуршет и потом пресс-конференция, о том, что будет здорово, что он непременно должен принять участие! Пока она говорила, Стас отрешенно смотрел в сторону, а затем протянул руку и с усмешкой дотронулся до одной из ее огромных бриллиантовых серег.
– А это тоже куплено на благотворительные деньги, да? – спросил он.
Холеная «львица» испуганно отшатнулась от него, явно подумав, что Шаповалов определенно свихнулся. Но потом, видимо, сообразила, что он очень богат, ссориться с ним – себе дороже, и бессвязно забормотала что-то о том, что «благотворителям ведь тоже надо на что-то жить и иметь хоть какую-то личную выгоду со своей работы…»
Но Стас уже отошел от нее. И, не останавливаясь, двинулся дальше, через весь зал, к выходу. На ходу вынул из кармана мобильный, набрал номер.
– Игорь, ты где?
– Тут, недалеко, Станислав Михайлович. Я нужен?
– Да, подъезжай. Забросишь меня домой – и можешь быть свободен.
Выйдя из ресторана, Стас обнаружил, что уже стемнело. Но это была не самая главная перемена – потому что на улице, оказывается, шел снег. Чуть ли не впервые за эту странную, теплую и слякотную зиму, начался снегопад. Белые пушистые хлопья медленно и плавно опускались с неба, укрывая Москву толстой периной и придавая ей праздничный, по-настоящему новогодний вид – со всей иллюминацией, с рождественской рекламой, со сверкающими елками на улицах и в витринах магазинов… Это было удивительно красивое зрелище, но даже оно не обрадовало Стаса. В его душе вообще ничего не дрогнуло. Он сел в свою машину и по дороге смотрел в окно невидящим взором, а в голове роились тяжелые и крайне неприятные мысли. Он думал о тусовке, которую только что покинул, и недоумевал, как мог раньше нормально существовать в подобном мире. Ведь вся эта жизнь – всего лишь мишура, куча лицемерия, которое прикрывает все самое гадкое и мерзкое, что есть в людях: грязь, алчность, подлость, зависть. Да и его собственная жизнь по большому счету ничуть не лучше. Ему уже сорок лет, и все эти сорок лет он прожил зря, не сделал ни одного стоящего поступка. И в Европе, куда он, что греха таить, просто-напросто сбежал от проблем, и здесь, на родине, он всю жизнь сидел в уютной скорлупе, которую обеспечивало ему богатство, и знать не хотел о том, что происходит снаружи, какие там существуют трудности, печали и несчастья. Зачем? Ведь его все это не касалось. И, как он думал, никогда и не должно было коснуться. Он жил, наслаждаясь тем, что незаслуженно имел, – а вокруг по его вине гибли люди. Несчастная Олеся, которую киллер убил только за то, что она не знала, где его, Стаса, искать. Он спасал свою шкуру и, сидя в особняке, злился на нее за то, что она не волнуется о нем. Но даже не подумал, что ей тоже может грозить опасность, что он должен защитить ее. И теперь ее больше нет. Как нет Таниных родителей, Таниной бабушки, погибших в огне пожара, устроенного его компанией, чтобы как следует заработать… Заработать на несчастье и смерти. Таня рассказала ему только о своей семье и своих соседях – но сколько их еще, таких людей, чья жизнь прервалась или была сломлена по его вине?
– Приехали, Станислав Михайлович, – Игорь притормозил у его подъезда.
– Хорошо. – Он вышел из автомобиля и захлопнул за собой дверцу. – Я тебя больше не задерживаю.
– С наступающим вас, Станислав Михайлович! – крикнул вслед водитель, но Стас его уже не слышал.
Он поднялся к себе в квартиру и, не разуваясь и не снимая пальто, прошел в кабинет. Здесь, в одном из ящиков стола, в старинной шкатулке из карельской березы с резной крышкой, лежал наградной револьвер «наган», когда-то принадлежавший его деду, генералу Шаповалову, и коробка патронов. Стас всю жизнь хранил это оружие как память. И не думал, что когда-нибудь им воспользуется, хотя и знал, как это делать – несколько лет назад Сергей, по его просьбе, показал ему, как заряжать револьвер и как взводить курок. Вынув патроны, Стас вставил их в магазин, убрал револьвер в карман и вышел из квартиры. Спустился вниз, не глядя по сторонам, пересек двор и вскоре оказался на Тверской – самой шумной и самой яркой даже зимним вечером улице этого вечно спешащего, суетливого, никогда не спящего города.
Раньше Стас, хоть и предпочитал жить в Европе, но все же тепло относился к Москве, считая именно ее, а не Оксфорд и не Лугано, своим родным городом. Но теперь этот город казался ему чужим и
