да ни нет, что еще больше ввергло дворничиху в панику.
– Как фамилия жильца?
– Как же, как же… – она яростно вращала глазами, роясь в своей памяти, – Николаев, что ли? Ах да, Николаев. Я потребовала показать паспорт.
– Николаев? – разочарованно протянул Петя.
– Ага, а что – не тот? – с внезапно проснувшимся любопытством поинтересовалась тетка. – Ну, извините. А я смотрю, вы такой подтянутый, молодой. И чего это вас на эту службу всех тянет? – пустилась она в рассуждения.
– А вы знаете еще что-нибудь о нем? – перебил Петя. – Ну, как звали, где работал? Почему он вообще попросился здесь пожить?
– Нет, я только фамилию знаю… И то, потому что документы смотрела. А на имя не обратила внимания. Он ведь ничего не говорил о себе. Огня не жег, сидел в темноте, молчал. Где работает – тоже не знаю. Он мне так объяснил, что, мол, денег задолжал кому-то, и этот человек хочет теперь с ним расправиться. Думаю, почему не помочь – не пустить на время, если нормальный жилец. А дом все равно простаивает. Я знала, где ключи лежат…
«Это как же мне искать теперь Николаева? – думал расстроенный Петя, идя обратно на станцию. – Их ведь в Москве тысячи. Очень распространенная фамилия. Тут должен быть адресный стол, где есть списки всех живущих, но совсем не факт, что мне дадут эти данные – кто я такой…»
Он купил в киоске у вокзала бутылку пива и газету «Правда» и стал ждать поезда.
«Получается, что я ни капли не продвинулся, хоть и нашел этот таинственный дом, – с тоской думал он. – И ведь нет, чтобы повезло, чтобы у этого неизвестного была бы редкая фамилия. Теперь опять придется возвращаться на ту же точку, с которой начал. Нет, не найти мне Олю в этом огромном городе… Он словно издевается надо мной, ставит мне ловушки раз за разом…»
Он вдруг вспомнил деревню, мягкую пыльную дорогу, по которой ходил на свидания к Оле, и у него тоскливо заныло сердце. Все бы, кажется, сейчас отдал, чтобы вернуть это время, снова пройти на закате по этой дороге, увидеть любимые глаза…
«Кому мы мешали? – с горечью думал он. – Просто любили друг друга, хотели быть вместе. Разве от этого кому-нибудь было плохо? Почему все так получилось? Нет, в такой несправедливости судьбы есть что-то неправильное. С этим надо бороться. И кто я буду, если опущу руки? Не мужик, а так, слюнтяй какой-то. Я жизни своей за нее не пожалею… Я найду ее, и мы уедем к себе, будем жить вместе и никогда не расстанемся…»
Подошел поезд. Петя устроился в полупустом вагоне у окна и поехал обратно в Москву.
«Най-ду, най-ду, най-ду…» – глухо стучали колеса в такт его мыслям.
Сон
Он и не подозревал, что в ту же самую ночь, когда все в палате спали, Оля вдруг вскочила на постели и истошно закричала, а потом заплакала. Казалось, что она впала в транс или лунатический припадок. Глаза ее были закрыты, слезы катились из них градом. Женщины проснулись и испуганно смотрели на нее, не зная, что делать. Прибежала санитарка – начала успокаивать ее, дала какой-то микстуры.
– Небось придуривается, устраивает припадок перед решением комиссии, – тихо сказал кто-то.
– Да зачем это ей? У нее статья не тяжелая, получит три года и выйдет… в психушке ей хуже придется, – возразили из другого конца палаты.
– А ну заткнитесь, разгалделись… Нечего тут смотреть, брысь по кроватям. Она уже утихла, – прикрикнула санитарка.
Девушке и вправду стало легче, она очнулась и перестала кричать, только тихо плакала. Перед ее глазами еще стоял недавний сон, и она знала, что он особый – вещий.
Видела она в нем то, во что поверить никак не удавалось, настолько ужасен и безысходен был сон. Но Оля знала, что это правда.
Она увидела свою родную деревню. До этого деревня часто снилась ей, но то были обычные простые сны. Этот же сон был каким-то плотным, выпуклым, и в то же время все в нем выглядело нарисованным, неживым…
Она снова находилась у себя дома. Никого из родных рядом не было. В доме был идеальный порядок, словно Анна приготовилась к приезду важного гостя, – все кастрюли-горшки-тарелки по полкам, пол чисто выметен, пыль вытерта, кровати заправлены. На столе фотографическая карточка – Анна с двумя сыновьями.
Выйдя на улицу, Оля увидела, что рядом нет домов соседей – ни дома тети Люды, маминой подруги, ни бабы Васильчиковой, и никаких других. На их улице вообще не осталось ни одного дома, кроме их собственного, да и он сильно покосился. Все остальные дома лежали в руинах. В глубине деревни то здесь, то там попадались остатки разрушенных стен, печные трубы, обломки мебели, из земли торчали куски фундамента. И ни единой живой души.
Оля пошла на деревенское кладбище и сразу поняла, где теперь все ее родные – рядом с могилой отца выросли три аккуратных холмика – Васятка, мама, Володенька. Она упала на землю и замерла, не в силах осознать весь этот ужас.
Собравшись с силами, она подползла на коленях к могилам и припала к холодным холмикам.
Потом Оля бродила кладбищу и находила могилы своих односельчан. Все до одного они лежали тут, в земле.
А затем деревня исчезла, и Оля поняла, что больше она никогда ее не увидит.
Словно птица, паря на огромной высоте, она видела города и села, и везде царствовали только боль, смерть, голод, несчастье.
Разрушенные здания, несчастные, оборванные, голодные люди, жмущиеся друг к другу на развалинах.
Везде гремели бои, рвались снаряды, строчили пулеметы, танки ползли по полям, а в небе рядом с ней, надсадно работая моторами, пролетали самолеты. На их фюзеляжах были нарисованы черные кресты с загнутыми концами.
«Это чужие самолеты, – поняла она, – в нашем небе…»
Весь следующий день Оля лежала в кровати, накрывшись одеялом с головой, и никуда не выходила.
– Что это было? – шептала девушка и отказывалась верить самой себе. – Почему? Я действительно видела войну…
«Или я ошиблась? А может, это имеет отношение к советско-финской войне? Но я же видела свою деревню. И… эти могилы…» Она гнала от себя жуткие видения, но они не оставляли ее. Оля понимала, что она видела совсем близкое будущее – и не могла поверить этому. Как такое может произойти? Кто позволит допустить этот кошмар?
Ее не трогали все эти дни. Наконец, вспомнили. На третьей неделе ее пребывания в институте за ней закрепили лечащего врача – добродушного Павла Сергеевича.
Он вошел в ординаторскую и тут же был пойман и взят под ручку заведующей лабораторией.
– Акимова ваша?
– Моя. Как раз недавно принял ее.
– У нас готовы результаты клинических анализов. И хочу сказать вам, батенька, она беременна. Вот вам и блаженная из деревни. Нагуляла уже где-то. Больше шестнадцати недель.
Павел Сергеевич удивленно присвистнул.
– А с виду незаметно – она так одевается и к тому же худущая, – растерянно протянул он. – Ну, спасибо вам.
В своем кабинете он сел за стол и энергично растер лицо руками. Час от часу не легче. Что делать с этой Акимовой – он не знал. По всем показаниям она была вменяемой и здоровой, и все же рассказ ее вызывал недоумение – слишком несуразным он был. Павел Сергеевич колебался: назначать ли новые анализы и дополнительные экспертизы или выносить решение.
Он крикнул санитарке, чтобы она привела к нему Акимову, и, когда та робко вошла, с интересом посмотрел на нее.
