«Если бы не сталинские репрессии!» Как Вождь спас СССР

Молотов: Опасная болезнь.

— Да, опасная болезнь. Благодаря таким нравам вместо действительного виновника на скамью подсудимых иногда попадают люди, которые впоследствии оказываются или виновными не в том, в чем их обвиняют, или вовсе невиновными. Ведь известно, что у нас около 40% дел, а по некоторым категориям дел – около 50% дел, кончаются прекращением, отменой или изменением приговоров. Против этой болезни и была еще в 1933 г. направлена инструкция 8 мая, о которой говорил т. Ежов.

В чем заключается основная мысль этой инструкции? Она заключается в том, чтобы предостеречь против огульного, неосновательного привлечения людей к ответственности. ...К сожалению, до сих пор инструкция 8 мая выполняется плохо. Недоброкачественные действия отдельных должностных лиц не встречали должного отпора со стороны старого руководства НКВД и тогда, когда прокуратура об этом сигнализировала т. Ягоде. (...).

На вопрос с места: «Надзор есть ваш?» – Вышинский пояснил:

«Наш надзор ограничивается следствием. Мы не можем осуществлять надзор за агентурой и не осуществляем. ...Наш надзор очень слабый благодаря тому, что наш аппарат тоже засорен. Вячеслав Михайлович здесь сказал, что арестованных за связь с троцкистами и как троцкистов имеется 17 работников суда и прокуратуры. Я должен сказать, что их, к сожалению, больше... Одних прокуроров арестовано 20 человек... За последнее время благодаря материалам, которые мы получили от НКВД, мы увидели, что в рядах прокуратуры имеются троцкисты, предатели...

Таковы, например, бывший генеральный прокурор Украины, бывший наркомюст Михайлин, его помощник Бенедиктов, бывший киевский прокурор Старовойтов, бывший прокурор Днепропетровской области Ахматов, зам. прокурора АЗК Петренко и другие. Это все троцкистская агентура, сидевшая в нашем аппарате. И естественно, с такими людьми не было никакой возможности правильно осуществлять надзор, правильно бороться за социалистическую законность. Кроме того, есть у нас люди и другого рода – это люди благодушные, люди, которые привыкли жить в мире и дружбе с работниками НКВД, которые не хотят с ними ссориться, драться за дело, и таких немало».

В прениях по обсуждению работы органов госбезопасности выступил и секретарь ЦИК СССР с 1935 года Иван Акулов, ранее работавший около года в ОГПУ. Он говорил: «Я считаю, что в аппарате НКВД, как нигде у нас, – масса преданнейших партии людей, людей исключительной работоспособности, людей, прекрасно знающих свое дело, прекрасных оперативных работников. (...) Если бы они задавали тон, тогда не могло бы быть места Молчановым, Сосновским... Играли роль Молчановы, Сосновские, Шанины, Островские. (...) Я ни в одном учреждении, ни у одного руководящего работника не встречал такой ведомственности и исключительности, какая была присуща Ягоде. Ягода воспитывал этот дух ведомственности, исключительности и корпоративности... Сознание того, что чекисты – прежде всего большевики... прежде всего члены партии, это сознание аппарату не прививалось...».

В своем заключительном слове Ежов признал: «То, что говорил здесь т. Вышинский, все это правильно, я могу привести и более разительные факты. К сожалению, у нас в низовых аппаратах очень скверно дело обстоит. Люди сидят замечательные, но люди малограмотные. В этом не только мы грешим, но не меньше грешат и следственные органы. (...).

Теперь, товарищи, разрешите мне... сделать несколько замечаний. Можно ли было предупредить убийство т. Кирова, судя по тем материалам и по данным, которые мы имеем? Я утверждаю, что можно было.... Вина в этом целиком лежит на нас. Можно ли было после убийства т. Кирова во время следствия вскрыть уже тогда троцкистско-зиновьевский центр? Можно было. Не вскрыли, проморгали. Вина в этом и моя персонально, обошли меня немножечко, обманули меня, опыта у меня не было, нюху у меня не было еще. (...)

Должен здесь сказать, что я встречал не только лояльные сопротивления, но иногда и прямое противодействие. Приведу факты. Секретаря Центрального Комитета партии, назначенного Политбюро наблюдать за следствием, прямо обманывают. Я сейчас только это дело обнаружил. Ольберг был известен с 1931 года. Когда дело со следствием подходило к концу, я говорил на узком совещании в ЧК, где присутствовали тт. Вышинский, Ягода, я и некоторые другие. Я говорю товарищам:

«Так как процесс на носу, процесс будет иметь огромнейшее международное политическое значение, надо все до мелочей документировать, собрать исчерпывающие справки – есть ли такая гостиница или нет, есть ли такая вывеска или нет, есть ли такая улица и т.д. Справки были собраны. На одном совещании представили документ, который является письмами Троцкого к Ольбергу. На этом совещании присутствовали Вышинский, Молчанов и я. «Вот, – говорит (Молчанов), – письма есть Троцкого к Ольбергу, хорошо было бы пустить в процесс». Я схватился за это дело – замечательно. Троцкий – Ольберг, это будет очень хорошо.

Молчанов тогда говорит: «Нельзя никак этого делать». – «Почему?» –  «Агент, который добыл этот материал, он сидит в гестапо, это наш единственный агент, и мы его неизбежно провалим, мы идем на большой риск, он один-единственный сидит в гестапо». Оказывается, что эти письма, вернее, фотографии этих писем, они еще в 1931 г. были пересланы Коминтерном, Мануильский переслал как характеристику связи Ольберга с Троцким. Таким образом, меня прямо обманывали. Молчанов говорил, что добыл эти письма его агент, сидящий в гестапо, что мы его провалим и т.д. А на самом деле никакого агента не было.

Вышинский. И на этом основании письма не могли фигурировать на процессе.

— На этом основании письма не могли фигурировать на процессе. Что это значит, товарищи? Если люди идут на такие вещи, сознательно обманывают... А я еще сдуру, сейчас-то я понимаю, что меня обманывали, а я еще сдуру т. Сталину говорил, что вот, мол, письма есть, но использовать жалко, нельзя, агента провалим.

Ну и порешили не пользоваться письмами.

Эйхе. А как же такие письма Ягода не читал?

— Ягода знал об этих письмах. Ягода знал о том, что Мануильский после того, как процесс начался, увидал фамилии и написал мне письмо. Написал письмо:«Товарищи, мы еще в 1931 г. вас предупреждали о том, что Берман-Юрин, Лурье, Ольберг, затем этот самый Фриц Давид и четвертый, который на процессе не участвовал, – целый ряд других, что они такие-то и такие-то. Т. Ягода учинил следствие, собрал эти материалы, но ходу им никуда не дал».

Ягода. Они же все арестованы, Фриц Давид и другие.

— Я говорю не о Фрице Давиде, а почему вы скрыли, почему вы этих сволочей не арестовали, почему вы скрыли? Почему в аппарате у Гая говорили следователю: «Ты ничего об этом деле не знаешь и молчи». (Шум.) Своих людей надо было арестовать, а они эти дела скрывали – вот о чем речь идет. А Фриц Давид – это мы знаем – он не по вашей вине был арестован, а против вас.

Ягода: Неверно.

— Вы бы могли давным-давно арестовать Ольберга, три года тому назад могли бы арестовать и не давать ему возможности три года безнаказанно организовывать террористические группы, ездить и в Германию и обратно.

Голос с места. Это уже не отсутствие бдительности!».

Следует пояснить, что речь шла о группе троцкистов-интернационалистов, представших на открытом судебном процессе 19-24 августа 1936 года по делу «антисоветского объединенного центра». Ежов продолжал: «Вам всем памятно выступление т. Ягоды на Пленуме ЦК, когда он докладывал об этом, – такую чепуху порол о том, что Троцкий ни при чем и к Троцкому подойти никак нельзя. (...) Это была ориентировка для аппарата. При той дисциплине, которая существует в органах Наркомвнудела, при той чуткости аппарата, которая у работников есть, это уже был сигнал, что значит сюда нельзя лезть, не лезьте в этом направлении к Троцкому. Так маленькие люди и поняли. (...)

Я вначале думал провести это дело на оперативных совещаниях, которые собирались у Молчанова. К сожалению, это дело у меня не вышло. Я тогда вызвал Агранова к себе на дачу в выходной день под видом того, чтобы погулять, и дал ему директиву: «Вот что, Яков Саулович, либо я сам пойду на драку, тогда тебе