«Если бы не сталинские репрессии!» Как Вождь спас СССР

Более того, только после доклада Ежова о доставке Тухачевского в Москву опросом членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК, проведенным 25-26 мая, Сталин подписал постановление: «На основании данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Рудзутака и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии, исключить из партии Рудзутака и Тухачевского и передать их дела в Наркомвнудел»[61].

Поэтому следствие началось почти шаблонно. С того, что арестованному были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые назвали его руководителем заговора. При этом прежде, чем «расколоться», Тухачевский, как и его подельники, попросил ознакомить его с показаниями других подследственных.

Накануне, 25 мая, заявление на имя Ежова написал и председатель Центрального совета Осоавиахима Эйдеман, арестованный 22 мая – во время работы Московской партийной конференции. Он тоже сообщил «о согласии помочь следствию в раскрытии преступления».

То есть подследственные не демонстрировали оригинальности в способах самозащиты. И уже 26 мая Тухачевский написал на имя Ежова еще одно заявление: «Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего-либо из своей вины в этом деле, а равно и вины других лиц заговора».

Конечно, объявив о готовности сделать признания, Тухачевский не собирался «лезть как кур в ощип» и раскрывать всю свою подноготную. Амбициозный человек, он был не борцом, а реалистом и хотел знать объем информации, которым располагает следствие. Подтверждением такого поведения Тухачевского в этот период может служить заявление Фельдмана:

«Я догадывался наверняка, что Тухачевский арестован, но я думал, что он, попав в руки следствия, все сам расскажет – этим хоть немного искупит свою тяжелую вину перед государством, но, увидев его на очной ставке, услышал от него, что он все отрицает и что я все выдумал...».

Впрочем, утверждения, будто бы следователи применяли к «великим полководцам» меры физического воздействия, «выбивая» из них признания, – просто нелепы. Зачем бить подследственных, если они сами «рвутся» дать показания? Со стороны следователей это явилось бы проявлением идиотизма. Насилие могло даже обозлить подследственных, укрепив волю, конечно, если она была. Профессионалы знают, что людей ломает не истязание, а боязнь неизвестности.

Поэтому просьбу подследственного удовлетворили. Следователь Зиновий Ушаков (Ушамирский) объяснял столь скорое признание тем, что он выложил Тухачевскому все материалы, которыми располагал, включая и показания сообщников. И, внимательно их изучив, бывший маршал понял, что ему не вывернуться, поэтому на дальнейших допросах он назвал несколько десятков имен заговорщиков.

Поражает другое. Тухачевский «заговорил» на первом же допросе, а по ходу следствия вообще сдал всех! Все названные им военные были арестованы, а позже расстреляны. То есть он сыграл роль не только провокатора, вовлекшего своих сообщников в заговор, но и предателя, сдавшего их на заклание. При своем огромном честолюбии, склонности к азартной интриге, в которой ему выпадала роль авторитетного лидера, в процессе следствия он демонстрировал полное равнодушие к судьбам тех, кто вольно или невольно стал соучастником его преступления. В протоколе допроса Тухачевского от 26 мая 1937 года указывается:

«Вопрос. Вы обвиняетесь в том, что возглавляли антисоветский военно- троцкистский заговор. Признаете ли себя виновным?

Ответ. Как я уже указал в своем заявлении на имя народного комиссара Внутренних Дел СССР тов. Ежова, я возглавлял контрреволюционный военный заговор, в чем полностью признаю себя виновным. Целью заговора являлось свержение существующей власти вооруженным путем и реставрация капитализма...

...Наша антисоветская военная организация в армии была связана с троцкистско-зиновьевским центром и правыми заговорщиками и в своих планах намечала захват власти путем совершения так называемого дворцового переворота, то есть захвата правительства и ЦК ВКП(б) в Кремле или же путем искусственного создания поражения на фронтах во время войны, чем вызвать замешатель­ ство в стране и поднять вооруженное восстание...

...Я считаю, что Троцкий мог знать... что я возглавляю антисоветский военный заговор, и это послужило для него основанием направить ко мне Ромма... Сообщаю следствию, что в 1935 г. Путна привез мне записку от Се­дова (приемный сын Троцкого. –  К.Р.), в которой говорилось о том, что Троцкий считает очень желательным установление мною более близкой связи с троцкистскими командирскими кадрами. Я через Путна устно ответил согласием, записку же Седова я сжег»[62].

Конечно, бывший маршал не был самоубийцей и не спешил раскрывать всю подноготную действий заговорщиков. Об этом свидетельствует протокол допроса Тухачевского от 27 мая: «...Должен сказать, что на допросе 26 мая я был неискренен и не хотел выдать советской власти всех планов военно- троцкистского заговора, назвать всех известных мне участников и вскрыть всю вредительскую, диверсионную и шпионскую работу, проведенную нами.

...Еще задолго до возникновения антисоветского военно-троцкистского заговора я в течение ряда лет группировал вокруг себя враждебно настроенных к соввласти, недовольных своим положением командиров и фрондировал с ними против руководства партии и правительства. Поэтому, когда в 1932 г. мною была получена директива от Троцкого о создании антисоветской организации в армии, у меня уже фактически были готовые преданные кадры, на которые я мог опереться в этой работе.

...Путна устно мне передал, что Троцким установлена непосредственная связь с германским фашистским правительством и генеральным штабом...

...В 1932 г. мною лично была установлена связь с представителем германского генерального штаба генералом Адамом. До этого Адам в конце 1931 г. приезжал в Советский Союз, и сопровождавший его офицер германского генерального штаба Нидермайер усиленно обрабатывал меня в плоскости установления с ними близких, как он говорил, отношений. Я отнесся к этому сочувственно. Когда я в 1932 г. во время германских маневров встретился с генералом Адамом, то по его просьбе передал ему сведения о размере вооружений Красной армии, сообщив, что к моменту войны мы будем иметь до 150 дивизий»[63].

Контакты Тухачевского с руководителем Рейхсвера С. Адамом происходили во время его поездок на маневры в Германию, а немецкий разведчик Нидермайер в указанный период являлся официальным представителем Рейхсвера и встречался с заместителем наркома как официальное лицо. Поэтому, не горя желанием открывать действительное содержание связей с немцами, подследственный переводил стрелку на менее опасные темы, чем работа на иностранную державу. В этот день он написал заявление:

«Помощнику нач-ка 5-го Отдела ГУГБ НВД Ушакову

Будучи следствием изобличен в том, что я возглавлял антисоветский военно- троцкистский заговор, мне ничего другого не оставалось, как признать свою вину перед советской властью, что я и сделал 26-го мая.

Но так как мои преступления безмерно велики и подлы, поскольку я лично и организация, которую я возглавлял, занималась вредительством, диверсией, шпионажем и изменяла Родине, я не мог встать на путь чистосердечного признания всех фактов, относящихся к заговору. Поэто­му я избрал путь двурушничества и под видом раскаяния думал ограничить свои показания о заговоре, сохранив в тайне наиболее важные факты, а главное, участников заговора.

Эта новая подлость... была развенчана следствием... Я решил на этот раз окончательно и бесповоротно вполне честно сознаться во всех моих антигосударственных преступлениях, назвать всех известных мне участников заговора, выдать все его планы. Прошу предоставить мне