«Если бы не сталинские репрессии!» Как Вождь спас СССР

следователя Ушакова (Ушамирского) новое заявление: «Народному комиссару Внутренних дел СССР Н. И. Ежову.

Обличенный следствием в том, что я, несмотря на свое обещание сообщать следователю исключительно правду, в предыдущих показаниях неправильно сообщил по вопросу о начале своей антисоветской работы, настоящим заявляю, что хочу исправить эту свою ошибку.

Еще в 1928-ом г. я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934-ом г. я лично связался с Бухариным. С немцами я установил шпионскую связь с 1925-ого г., когда я ездил в Германию на учения и маневры и где установил связь с капитаном фон Цюлловым. ...При поездке в 1936-ом г. в Лондон Путна устроил мне свидание с Седовым, и я имел разговор о пораженческих планах и об увязке действий антисоветского военно-троцкистского заговора и германского генерального штаба с генералом Румштедт, представителем германского фашистского правительства.

Помимо этого в Лондоне я имел встречу с командующим эстонской армией генералом Лайдонером и с американским журналистом в кабинете у Путна (фамилии не помню), приехавшим из фашистской Германии и являющимся гитлеровским агентом. Разговор шел о задачах германского фашизма в войне против СССР. В Париже я встретился с Титулеску, с которым обсуждал вопрос о характере возможных действий германо- польско-румынских войск в войне против СССР.

Я был связан, по заговору, с Фельдманом, Каменевым С. С., Якиром, Эйдеманом, Енукидзе, Бухариным, Караханом, Пятаковым, Смирновым И. Н., Ягодой, Осепяном и рядом других.

Впервые на всем этапе следствия, в течение четырех дней, я заявляю вполне искренне, что ничего не буду скрывать от следствия. Тухачевский 29.5.37»[69].

И без какой-либо паузы 30 мая, опросом членов и кандидатов в члены ЦК, было оформлено постановление: «Утвердить следующее предложение Политбюро ЦК: Ввиду поступивших в ЦК ВКП данных, изобличающих члена ЦК ВКП Якира и кандидата в члены ЦК ВКП Уборевича в участии в военно-фашистском троцкистско-правом за­говоре и в шпионской деятельности в пользу Германии, Японии и Польши, исключить их из рядов ВКП и передать их дела в Наркомвнудел».

Уже сама хронология событий, с сопутствующей ей секретной перепиской, свидетельствует о спонтанности арестов, осуществлявшихся по мере появления в ходе следствия новых показаний. Можно ли в таком случае подозревать следователей и руководителей государства в «необоснованности» репрессивных мер? Можно ли даже просто гипотетически предположить, что профессионалы госбезопасности без достаточных оснований хватали «генералов» высокого ранга? А руководство страны, якобы «зная», что НКВД производит необоснованные аресты, давало санкции на неправовые меры? Нет, следствие велось по всем правилам профессионального сыска, и спе­циалистам с Лубянки не было необходимости заниматься фальсификацией фактов.

Для выяснения истины они применяли совсем другие приемы. 30 мая стало днем очных ставок. В этот день, в связи с новыми арестами, следователи устроили Ионе Якиру и Августу Корку очную «встречу» с Тухачевским. Ее проводили начальники отделов ГУГБ: особого – комиссар ГБ 2-го ранга Израиль Моисеевич Леплевский, 4-го – майор ГБ Михаил Иосифович Литвин и начальник 6-го отделения этого же отдела капитан госбезопасности Глебов (настоящая фамилия – Юфа). Присутствовали Ежов и его заместитель Фриновский.

Правда, на ней между подельниками возникли некоторые разногласия. Если эстонец Корк показал, что в состав центра заговора входили он, Корк, Якир и Эйдеман, то Тухачевский называл верхушку центра в числе: он, Тухачевский, Каменев, Фельдман и Эйдеман. В протоко­ле очной ставки между Корком и Тухачевским от 30 мая 1937 года указывается:

«Вопрос Корку: Чем вы объясняете, что Тухачевский... все-таки не выдает Уборевича?

Ответ: ...Очевидно, у Тухачевского есть надежда на то, что не все провалено, не вся наша организация раскрыта, что, очевидно, нужно оставить корни отдельных важных лиц, которые в связи с общим большим провалом все-таки смогут продолжить через некоторый промежуток времени нашу контрреволюционную заговорщическую работу, особенно на западном фронте.

Ответ Тухачевского: Корк неверно показывает о целом ряде фактов. Я объясняю ряд неточностей, которые допускает Корк здесь, на следствии, тем, что он не вполне точно уяснил себе его личную роль в нашем военном заговоре... Я Корка организационно в наш заговор не вовлекал...

Вопрос Корку. Вам отводилась серьезная роль в правотроцкистской военной организации и к этой роли Вас привлек Тухачевский?

Ответ: Безусловно.

Вопрос Корку: Почему Тухачевский ваше положение в организации, ваше отношение к центру заговора представляет в совершенно ином свете?

Ответ: ...В моих интересах было бы ухватиться сейчас за то, что Тухачевский сказал про меня лично, но так как я с самого начала встал на путь чистосердечного признания, то я категорически отрицаю все, что Тухачевский сказал в отношении меня и состава центра заговора... Тухачевский почему-то меня и Уборевича хочет отвести от этого дела. Почему Тухачевский хочет сохранить Уборевича, я высказал свои соображения. Может быть, и в отношении меня у Тухачевского те же соображения, но я, ставши на путь признаний, не могу сейчас замазывать ту роль, которую я выполнял под руководством Тухачевского.

Вопрос Тухачевскому: ...Вы по каким-то соображениям роль Корка смазываете, так же как и скрываете роль Уборевича....

Ответ: ...Путает или забывает Корк, – не знаю.

Вопрос Тухачевскому. Показания Корка более последовательны, чем ваши. Но не в этом, в конце концов, дело. Мы хотим знать правду, как было на самом деле?

Ответ. Корк имел возможность больше меня восстановить эти факты: он раньше меня арестован»[70].

На основе этого эпизода все апологеты бывшего «маршала» подчеркивают якобы нестыковку показаний подследственных и почти «крах» следствия: Тухачевский был «неудобен» – следствие дало сбой. Такой вывод выглядел бы комично, если бы в действительности эти кажущиеся противоречия не имели для подследственных принци­пиального значения. Дело в том, что Корк имел в виду, можно сказать, первую стадию заговора, когда к 1931 году в среде правых возникла мысль о совершении «дворцового переворота». А Тухачевский в свою очередь хотел отмежеваться от участия в подготовке «переворота» уже в то время и относил свою активную деятельность в заговоре на более поздний период.

Впрочем, вопрос «о дворцовом перевороте» был рассмотрен в тот же день, 30 мая, когда очную ставку с Корком дали и Уборевичу. Ее, уже без Ежова и Фриновского, провела та же команда следователей и помощник Леплевского – майор госбезопасности Карелин. На этой «встре­че», подтверждая ранее сделанные признания, Корк показал, что в еще «июле 1931 г. он был завербован секретарем ЦИК СССР А.С. Енукидзе в состав военной организации, а спустя несколько месяцев Тухачевский сказал ему, что в организацию входят также Уборевич, Якир и Эйдеман».

Корк рассказывал, что примерно в октябре того же года он получил от Тухачевского поручение – пойти на квартиру к Уборевичу и поговорить с ним о новых кадрах для организации. Там он застал своего помощника по материально-техническому обеспечению Д.И. Косича, и они втроем обсуждали вопрос о кадрах. Корк также показал, что при очередных встречах с Енукидзе последний сообщил ему, что план переворота в Кремле при помощи вооруженной силы – школы ВЦИК –  согласован с Тухачевским.

Рассказывая о встречах, проходивших у Тухачевского в 1932-1935 годах, Корк сообщил, что на них присутствовали Тухачевский, он, Корк, Уборевич, Эйдеман и не всегда Якир. При этом он пояснил, что «вопрос осуществления переворота в Кремле принял затяжной характер. Сигнала о выступлении, который должны были дать Рыков и Бухарин, почему-то не было». Поэтому на новых встречах заговорщики рассматривали «темы пораженческого характера».

Одно из таких «сборищ», как называл их Корк, состоялось в начале 1935 года, когда военный атташе в Англии Путна «привез свежие сведения из Германии. Во встрече участвовали: Тухачевский, Корк, Уборевич, Якир, Эйдеман. Обсуждался вопрос, как осуществить пораженческий план. На этом сборище, –