заголовками о победе «Листьев».
Очередь продвигалась довольно быстро. Внутри булочная представляла собой длинное прямоугольное помещение. В его дальнем конце стояли высокие металлические стеллажи со свежеиспеченными изделиями. На преимущественно голых стенах кое-где висели старые черно-белые фотографии булочной, сделанные еще в начале двадцатого века. Вся боковая стенка старого белого холодильника была сплошь обклеена всевозможной дешевой рекламой, от постановок еврейского музыкального театра до сшитых вручную религиозных париков и туристических агентств, специализирующихся на поездках в Израиль. «„Тора для подростков“: возможность подготовки в университет по одобренной министерством программе», — предлагала одна из наиболее красочных рекламок. И тут же сверху прилепил свою визитку некто Стив С., предлагая свои суперуслуги по переездам и перевозке вещей. За дверью стояла пустая металлическая подставка для газет. Казалось, ею не пользовались уже долгие годы.
За обитым линолеумом прилавком стояла пожилая женщина и с привычной сноровкой обслуживала покупателей. В воздухе витал сдобный аромат свежей выпечки. От такого количества народу в сочетании с работающими духовками в помещении было довольно жарко. Старый черный вентилятор над дверью и два выставленных в зал белых пропеллера на ножках явно не справлялись с работой. Грин расстегнул верхнюю пуговицу сорочки и ослабил галстук.
— Мне две дюжины с кунжутом и дюжину с маком, — попросил мужчина в начале очереди.
Пожилая дама лихо раскрыла бумажный пакет и сложила туда заказанный хлеб.
— Что еще? — спросила она.
— Дайте мне еще дюжину простых.
— А мне — дюжину с маком, — сказал следующий покупатель.
— Что еще? — спросила пожилая дама, со звоном пробивая заказ на древнем кассовом аппарате с приклеенной к нему бумажкой: «Только наличные».
Грин вытащил бумажник.
«Что у нас с наличными?» — подумал он.
Последние несколько месяцев в связи с интенсивной подготовкой к судебному процессу он практически везде расплачивался кредиткой. Ему нравилось пользоваться кредитными картами, когда работа практически не оставляла ему свободного времени: так в конце дня ему было проще учитывать свои расходы.
Раскрыв бумажник, он стал просматривать его содержимое.
«Надеюсь, у меня хватит денег», — подумал он.
Нащупав какие-то купюры, он наткнулся на свернутый клочок бумаги.
«А это что такое?» — удивился он, разворачивая бумажку.
Это был чек оплаты тридцати долларов за стоянку возле муниципалитета. Он в недоумении потряс головой. Оставляя машину на большой подземной стоянке, он всякий раз пользовался своей кредитной картой. С чего ему вдруг платить наличными?
— Что еще? — спрашивала женщина за прилавком очередного покупателя.
Грин чуть прошел вперед. Приближалась его очередь.
Он вновь посмотрел на квитанцию — она была еще от середины февраля. Грин пожал плечами. Он не спал всю ночь и жутко устал. Хотелось выпить утреннего чая.
— Что еще? — спросила женщина у стоящего перед ним покупателя.
Грин с детства любил «Грайф». Его школа находилась на той же улице, и он с друзьями забегал в булочную-пекарню после уроков. За прилавком стояла та же самая женщина и, казалось, выглядела в те годы ничуть не моложе. Она угощала их булочками прямо из духовки. Весной они брали с собой в школу зимние перчатки, чтобы можно было держать горячий хлеб и есть его с пылу с жару.
«Что еще?» — он будто слышал этот задаваемый пожилой дамой вопрос всю жизнь. И только сейчас осознал всю его прелесть. Классическая форма допроса свидетеля — вопрос всегда должен быть открытым, а не закрытым.
Не надо, например, спрашивать свидетеля: «Что-нибудь еще случилось?» В этом случае с пятидесятипроцентной уверенностью можно предположить, что свидетель ответит «нет». Лучше спросить: «Что еще случилось?» Это вынуждает человека дать новую информацию.
Он все еще держал в руках квитанцию. «О чем еще я мог бы узнать?»
— Дюжина с кунжутом, что еще?
Грин поднял глаза. Даже не спросив, дама положила в коричневый пакет двенадцать булочек с кунжутом — его обычный заказ.
Он улыбнулся.
— Сливочный сыр, — ответил он, вытаскивая из кармана пластиковый пакет с рисунком «Лоблоз». — Не скажете отцу?
— Нет, конечно. Как он?
— Как всегда — непросто.
— Ну и хорошо. Что еще?
— Это все.
Грин взял свой пакет с хлебом и, направляясь к выходу, вновь взглянул на парковочный чек. На нем стояло время: 10:15. Здесь тоже что-то не совпадало. Когда он должен был быть в суде, он всегда приезжал заранее — не позже девяти.
Он почувствовал, как кто-то толкнул его в плечо.
— Прошу прощения, — извинился мужчина, — галстук хотел ослабить, а то здесь жарко.
— Да, не холодно, — согласился Грин, мельком покосившись на мужчину и вновь глядя на квитанцию. — Здесь всем хочется галстук ослабить.
Он сделал очередной шаг, и его вдруг осенило. Чек. Плата за стоянку. Жарища в помещении. Теперь он вспомнил.
Грин оглянулся на мужчину, ослабляющего свой галстук. Ну конечно же. В душном помещении это хочется сделать в первую очередь. Теплая погода. Шея первой ощущает жару. А желание закрыть ее появляется в последнюю очередь, если только…
— Нет… нет, нет, — забормотал Грин, отчаянно пробираясь к двери на улицу. Он взглянул на часы. — Нет, нет, — вновь произнес он, устремляясь к машине. Бегом.
Глава 59
В торонтской гавани пахло по-особому — совсем не так, как во всем городе. Это была некая смесь едковатого запаха гуано — остатков разлагающегося помета чаек, свернутых кольцами влажных канатов и моторного масла. Звуки здесь тоже были особые — крики птиц, шлепки парусов и ритмичный шелест волн, накатывающихся на высокие пирсы.
Вообще большая часть города странным образом словно и не замечала озера Онтарио, на берегу которого он был построен. Казалось, Торонто задался целью игнорировать тот факт, что стоит практически на воде. В 1950-х одержимые строительством дорожных магистралей политики возвели на побережье скоростную эстакаду — непреодолимый шестиполосный барьер между озером и городом. Двадцатью годами позже, когда к власти пришли, как тогда предполагалось, более просветленные люди, обратившие наконец внимание на то, что город располагается на берегу, была озвучена некая вялая заявка на реанимацию увядающей прибрежной полосы. За этим последовали четверть века наполеоновских планов и политических обязательств, в результате чего на побережье появилось некое подобие Берлинской стены из уродливых жилых высоток.
Единственным местом, которое, пережив все это, сохранило некую первозданность «жизни на воде», было поселение из маленьких домиков на островах в восточной части лагуны. Дэниел Кенникот сохранил в памяти теплые воспоминания о том, как они всей семьей плавали туда на пароме, и о том, как играли с Майклом на пляже. Сейчас он впервые за долгие годы возвращался в эти места. Джо Саммерс позвонила
