кадетский лидер Брянчиков А. Н. Они готовились по — своему. Готовились тщательно.
К этому времени Распутин изрядно надоел всем. И выход из создавшегося положения виделся один — удаление его с российской сцены.
В Петрограде давно зрел заговор. Причем во всех слоях общества. О высших — и говорить нечего. Там отчетливо видели, что Распутин пустил под откос авторитет царской семьи. А это влечет за собой разрушение государственности. В средних слоях и духовенстве тоже видели в Распутине погибель России. В нижних слоях, оказывается, были свои счеты к Распутину: пьяница, греховодник, темная душа. Кроме того, в народе свято хранили авторитет царя. Царь — помазанник божий, царь — батюшка, заступник и хранитель России. А Распутин — дьявол, пришедший на беду России. На него охотились всюду. Даже на его родине в селе Покровском его пыталась прикончить женщина. Вспорола ему живот ножом. Но… Всякий раз он уходил от смерти. Ему сказочно везло.
О московском покушении на Распутина мало кто знал. И не сохранилось об этом практически никаких свидетельств. Кроме двух совершенно таинственных записей в дневнике Якова Ярошенко, подставного владельца доходного дома на Хитровке в Москве, да в тайных записках отца Гермогена. Эти две записи совершенно идентичны и говорят о том, что московское покушение на Распутина готовилось с ведома духовенства.
У Гермогена в записях значится: «ХитровкаЖ». На букве «Г» поставлен большой крест. У Якова Ярошенко точно такая запись: «ХитровкаЖ». На букве «Г» большой крест.
Руководители «Славянского дела» готовились особенно тщательно. Через доверенных лиц в Петрограде, предположительно это может быть Пуришкевич или кто?то из братьев Юсуповых, — было прозондировано отношение Государя к устранению Распутина. Были организованы подходы к царю по этому вопросу. Надо было заручиться хотя бы неким знаком, одобряющим заговор. Но знака от Государя не последовало. Зато вдруг стали ощущать явную поддержку его в движении «Славянскоэ дело». Он прямо не выражал своего отношения к щепетильным делам. Он давал понять окольными путями. Поддержку движения «Славянское дело» можно было истолковать как косвенный знак одобрения намерений этого движения против Распутина. Вот об этом сохранился четкий документ: «Сочувствие этой компании проявили придворные круги, сам царь, а также великий князь Николай Николаевич». Царь к этому времени, особенно после вручения ему писем Государыни к Распутину, тоже созрел против старца.
Заговор был развернут широко, продуман тонко, дело должно было совершиться на Хитровке, на самом дне российского общества, и кануть в его бездну.
Примерно в середине марта 1913 года, в год романовских торжеств, Гинцбург посетил Москву с целью ревизии доходного дела на Хитровке. Торговые и финансовые дела он нашел в полном порядке — тихий, но изобретательный Яков Ярошенко знал свое дело. Он представил патрону блестящий отчет и получил его одобрение по всем статьям деятельности. И даже был вознагражден кругленькой суммой за радение. Но вот сердечные дела Гинцбурга оказались в самом плачевном состоянии: патрон узнал о тайной связи своей красотки с Яковом. Сначала он не придал этому особого значения: дело превыше всего! Прикинул в уме и получилось, что не следует ему быть собакой на сене — когда его нет здесь, не все ли равно, с кем спит его «княжна». Лишь бы блюла чистоту, не подхватила какую?нибудь заразу. Но когда Яков нерасчетливо не дал ему возможности побаловаться с «княжной», упрятав ее на время неизвестно где, Гинцбург обиделся и круто изменил свое отношение к этой истории. Прекрасно осведомленный о всех тонкостях жития на Хитровке, он знал также, что главный ухажер «княжны», прописной уркаган, был ужасно ревнивым. Знал он и то, что заправилами Хитрова рынка от властей были двое городовых — Рудников и Лохматкин. Они «смотрели» здесь за порядком и творили безапелляционный суд и расправу. Их почитали и боялись все обитатели Хитровки от заморыша — огольца до разбойника самого убойного калибра. Эти двое городовых, будучи практически диктаторами на Хитровке, ухитрялись быть с хитрованцами, что называется, накоротке: полное доверие. Взаимоотношения строились по простой схеме — одни убегают и прячутся, другие их ловят и вытаскивают. Каждый делает свое дело. И каждый по — своему прав, и право это соблюда лось свято. Рудников и Лохматкин были для хитрованцев непререкаемой властью. Никто никогда не оспаривал их требований, не вступал в пререкания с ними. Со своей стороны Рудников и Лохматкин никогда зря не придирались.
Гинцбург, улучив момент, и подъехал с просьбицей к Рудникову. Нельзя ли, мол, за хорошее, конечно, вознаграждение, проучить одного подлеца, умыкнувшего любимую женщину?
Почему нельзя? Проще простого. Кликнет он того же Кнута, лютого каторжника, и тот сделает выволочку негоднику высшим классом.
— Да нет! — остановил речистого городового Гинцбург. — Тут дело деликатное. Надо, чтоб это не выглядело натяжкой. Надо, чтоб естественно.
— Можно естественно, — взял слегка под козырек Рудников, отворачивая сизую свою морду в сторону, потому что недавно он в «Каторге» пропустил оглушительную «фужеру» мадеры.
— К примеру, — Гинцбург хитренько сверкнул глазами, — на почве ревности.
Рудников непонимающе захлопал глазами.
— Говорят, скоро выходит из тюрьмы Степка Махал — кин, — подсказал Гинцбург. — Надо, чтоб вышел. На время.
— Дык, — приободрился Рудников, начинавший, кажется, понимать барина. — Эт мы могем. Эт в нашей власти. Может выйти, а может и войти. Как прикажете…
— Ну, ежели так — то и совсем хорошо. Надо, чтоб Степка появился неожиданно и застал у «княжны» хахаля. Ну и… Начистил ему пятак хорошенько.
— Понятно. Будет сделано. А хто хахаль?то?
— Яков. А то ты не знаешь!..
— Знаю, конечно. Но за Яковом стоит, говорят, высокий барин.
— Его я беру на себя, — Гинцбург удовлетворенно крякнул.
— Понятно, ваш — ство! — Рудников лихо крутнул ус. — Эт мы…
— Вот так… — и Гинцбург сунул Рудникову крупную купюру. — А сделаешь, получишь еще столько же.
По каким — таким каналам действовал Рудников — одному Богу известно. Только дело Степки Махалкина завертелось с бешеной скоростью. Через неделю он уже был на
Хитровке. А к тому времени и царский праздничный поезд поспел в Москву. Начались торжества. На высочайшем уровне.
А на Хитровке разгорался свой бедлам. В «Славянском Базаре» царил Распутин. К нему на поклон шли толпами. И простолюдины, и знатные, и, как всегда, барышни. Радостные и торжественные. Облизав деготь на его сапогах и сподобившись святости, они уходили, не изведав его божественной близости. Распутин забавлялся с «княжной». Маленькая, но лютая в постели. И не только в постели. Не было такого места в шикарном нумере, где бы она не обласкала знаменитого старца. Выкладывалась до упора. Распуши блаженствовал. И чем больше наслаждался ею, тем больше ему хотелось ее. Он почти не выпускал ее из нумера. Свезуг ее в Сандуны, отмоют, отпарят, отоспится она в необъятных постелях, и снова за дело. Маленькая птаха, а голосистая, — говаривал про нее Распутин. С кровати, бывало, на пол падали и по полу возила его на себе, доводя до бешенства.
В это время Степка Махалкин зверем рыскал по Москве, разыскивая свою маруху. В боковом нагрудном кармане его болтался здоровенный нож — медвежатник. Найду — убью паскуду!
Но «княжна» словно в воду канула.
И вот кто?то из хитровских мальчишек подсказал разъяренному Степке, что его маруха качает Распутина в «Славянском базаре».
Степка кинулся туда. Прорвался к Распутину, а тот сидит, пьет мадеру в одиночку. Опухший весь, белый. «Княжна» увильнула и от него, наученная кем?то, что на Гришке можно здорово заработать, на всю оставшуюся жизнь хватит. Только надо подразнить его, исчезнуть, чтоб разохотить его до белого каления. Она так и сделала. Рудников, подключенный к делу, устроил «княжне» схронку до времени.
А Распутин, успокоив Степку лицемерными молитвами, накачал его мадерой и набил карманы деньгами. Сам кинулся искать ягодку — «княжну». Рудников в назначенный день, когда Распутин был на грани сумасшествия на почве сексуальной озабоченности, подсказал ему по великому секрету, где скрывается «княжна». Но случился прокол в заговоре — она сбежала с того места, где ее прятали от
