было ясно уже тогда, что разделение России на части приведет впоследствии к конфронтации «княжеств», что уже было в истории Руси. Конфронтация приведет к войне. А следовательно, к полному краху «Единой и Неделимой». Архитекторы разделения отлично понимали, что это «справедливое», как они говорили, разделение даст один желанный для них результат — развал могучей империи. А кусками ее легче будет заглотить. Это было понятно всем, кроме закусившей удила в своей ненависти Гневной. Да и великие князья не понимали, что травлей Императора роют себе могилу.
Николай Второй оказался, как говорится, меж двух огней. Даже нескольких! С одной стороны — любимая и властная Алекс — дражайшая супруга, с другой — матушка — вдовствующая императрица; с третьей — нахрапистые социалисты — революционеры, с четвертой — падкие на интриги царедворцы, сплошь коррумпированные. Не менее сильной и наиболее злобствующей была еще и пятая сторона — целый рой всяких проходимцев, волею случая попавших ко двору. Таких как Агинушка, Распутин, Симанович, Витте…
Они тоже имели свой интерес, свои претензии, стремясь добиться влияния на царя. А он не был достаточно волевым, чтобы отмежеваться от них резко. Вот и возникло в придворных кругах нелестное мнение о Государе: «он отталкивает не отказами, а обещаниями». Всем обещает и… забывает.
Но он не забывал, просто не выполнял обещания, и все. Этой особенностью своего характера он наплодил несметное количество врагов как среди тех, кому покровительствовал, так и среди тех, кто был у него на посредственном счету. Даже самый близкий ему человек — государыня была больше врагом ему, чем другом. И даже Распутин, который пользовался почти неограниченной поддержкой царя, был частенько против него. Особенно когда началась война с Германией. Не говоря уже о фрейлине Вырубовой, без памяти любившей и боготворившей царскую чету и самого царя, но по — бабьи будучи ближе к государыне, вольно или невольно больше играла ей на руку, против Государя. Хотя бы тем, что устраивала тайные свидания с Распутиным, а потом и с Орловым (Соловушкой).
Ничтожный ювелиришко Симанович и тот имел возможность тайком пакостить царю: за спиной Государя он помог государыне перевести большие деньги в Германию в помощь немцам, когда война уже была в разгаре. Узнай об этом Николай Второй, а тем более узнай об этом народ России, — это расценивалось бы даже не шпионством в пользу ненавистного противника, а как прямая измена. Вот как далеко зашло противостояние и неприязнь августейших.
В этом противостоянии царь был одинок как перст. Он отлично это видел и понимал, а потому иногда пускал в ход единственное свое безотказное оружие, которым обладал единовластно — неожиданность решений. Неожиданность для окружающих, конечно. Сам же он долго и мучительно шел к своему волеизъявлению. Он позволял себе внезапные шаги, иногда даже не будучи уверенным, что поступает правильно. Лишь бы озадачить противные стороны, утихомирить страсти. Так было с подписанием Акта от 17 октября 1905 года «Об усовершенствовании государственного порядка» — манифеста о гражданских свободах.
Узнав об этом, императрица со слезами на глазах умоляла его изменить решение. На что он ответил коротко и жестко: «Я — царь…»
Уместно будет заметить, что в этом случае царь не был уверен, что поступает правильно. И признать, что в данном случае императрица была права. Этот манифест стал первым шагом в роковой судьбе России и самого царя. Тем не менее, шаг был сделан.
«Мама» заходила в тупик от таких выходок «Папы» и еще яростнее противилась всякому его решению. Назло ему она не соглашалась с ним даже тогда, когда ее постоянный оппонент Гневная была явно права в чем?либо. Она не хотела, чтоб даже в самом малом он был на стороне матери — императрицы.
Забегая наперед, скажем, что и в вопросе войны с Германией Их Величества разошлись во мнении. Здесь царь разошелся даже с Распутиным. Распутин в то время находился в родном селе Покровском на излечении после покушения на него нищенки Гусевой. Он дважды телеграфировал царю, умоляя его не ввязываться в войну с Германией. С императрицей была истерика, но царь оставался непреклонным. Он видел в войне спасение от назревающей революции. «Война хороша потому, что всех увлекает, — говорил он приближенным. — Во время войны никто не думает о мятеже, и она все выясняет. Кроме того, она приносит славу и создает имя династии…»
Можно верить, а можно не верить в то, что он сказал эти слова, но факт остается фактом — война Германии была объявлена. И главным двигателем в этом был сам Император. Если, конечно, забыть о притязаниях Вильгельма II, запросившего у России ни много ни мало, а Польшу, Прибалтику и часть Украины. Это были унизительные для России условия. И тут царя можно понять. В том же, что война отвлечет народ от революции, он явно просчитался. Война с Германией, особенно поражение в ней, сыграло на руку социалистам — революционерам.
К слову:
Здесь, наверное, будет уместным заглянуть поглубже в подтекст размышлений Государя в те предгрозовые дни, перед началом первой мировой войны. Что для него значило в то время втянуться в войну с Германией или избежать ее? Уступить Вильгельму. Жена — немка. Всем известно, что она активно вмешивается в государственные дела. Это обстоятельство, конечно же, угнетало его. Что подумает народ? Воевать с государством, откуда была родом любимая жена, — это тяжкое моральное бремя. Но с другой стороны — Вильгельм II выставлял свои требования, беря в расчет тот факт, что на российском престоле сидит единокровная. Это придавало ему, Вильгельму, решительности, граничащей с наглостью. Это понимали все, и это было несносным фактом. Поэтому и царь, и многие его приближенные были исполнены благородной решимости дать наглому притязателю отпор. Как потом оказалось, это понимал и простой народ. Поэтому с ликованием воспринял объявление войны с Германией. В этом царь мыслил правильно, когда посчитал, что война «укрепляет национальные и монархические настроения». Что отказ от войны вызвал бы бурю национального негодования: царь пошел на поводу у царицы. Из?за нее не хочет дать отпор обнаглевшему Вильгельму. А это предательство. Измена России. Этим не преминули бы воспользоваться стародворцы, чтобы свалить с престола Николая.
Негативную оценку дали бы в этом случае и революционные силы, дабы лишний раз очернить царя. Подталкивала к войне и торгово — промышленная братия, мечтая нажиться на военных поставках. Наконец, давили на царя и просто противники государыни и Распутина, которые противились войне. Таким образом, чаша весов, естественно, «за» перетянула. Царь объявил всеобщую мобилизацию. Тайком от государыни. Когда она узнала и поняла, что войны не избежать, она сильно переживала, плакала и ссорилась с Государем. Они не разговаривали по нескольку дней. Нетрудно себе представить его положение. К тому же Вильгельм прислал лицемерную телеграмму, в которой просил Николая II как друга, как родственника, наконец, остановить мобилизацию и предлагал встретиться для переговоров. А сам уже полностью отмобилизовал свою армию. Царь располагал такими данными.
Как он мог при таких обстоятельствах внимать слезам и мольбам императрицы?! Не мог. На телеграмму Вильгельма он не ответил. На следующий день, 17–го июля, Германия объявила России войну.
В день объявления войны Государь прибыл в Петербург из Царского Села. Его встречали толпы ликующего народа с флагами и портретами царя. В толпах пели гимн и «Спаси, Господи, люди твоя». Царь прошествовал пешком от причала до самого дворца по коридору из народа. И во дворце все лестницы и залы были битком набиты военными и гражданскими высокопоставленными лицами — все стремились выразить царю любовь и преданность. В Николаевском зале шел благодарственный молебен. После молебна Государь выступил перед собравшимися с речью. Закончил известными словами, что не окончит войну, пока не изгонит последнего врага из пределов русской земли. В ответ раздалось громовое «Ура!» «Стоны восторга и любви; военные окружали толпой Государя, махали фуражками, кричали так, что, казалось, стены и окна дрожат». Потом Государь вышел на балкон Малахитовой гостиной. Он увидел… «море народа на Дворцовой площади, увидев его, все как один опустились перед ним на колени. Склонились тысячи знамен, пели гимны, молитвы… все плакали…»
На таком фоне шла тайная работа по разделу России.
План раздела России на четыре округа не мог прийти в голову ни великим князьям, ни, тем более, Гневной, которая еще при жизни Александра III, пользуясь «большим влиянием, настояла на том, чтобы их (Великих князей. — В. Р.) держали в страхе и на почтительном расстоянии». А тут вдруг она решила
