— Да, был.
— Б…! — крикнул он и дал мне пощечину.
Я хотела что?то сказать, но он так толкнул меня, что я ударилась о выступ печки. На мой крик прибежала Зина.
Что я могла сказать моему мужу? Могла ли выдать ту, для которой приходил Соловушка? Могла ли простить пощечину, которой не заслужила? Могла ли я жить с человеком, которого не любила и который меня оскорбил?
В эту ночь я уехала к отцу. С моим замужеством было покончено».
«…В ту же ночь, когда муж дал мне пощечину, двумя часами позже разыгралась еще одна печальная комедия. Это было уже во дворце. После скандала со мной, мой муж (бедный, он тоже стал жертвой царей!) пошел в офицерское собрание. Там собираются все великие князья и все сиятельные б… Что он там говорил, не знаю. Там был Ромочка (придворный интриган и сплетник. —В. Р.), и через час Папа знал уже все, что у нас произошло (имен не называли, но он узнал). Он пришел к Маме. Что сказал он Маме, не знаю, но он отшвырнул ее. И объявил ей, что Соловушка будет через три дня выслан».
«Припадок у Мамы продолжался 6 минут. Но самое ужасное, что в бреду она называла его имя. Папа смотрел на нее с ужасом».
Это якобы известно от Вырубовой. Якобы в ее изложении. А вот что ей якобы рассказала сама императрица:
«Ники вернулся рассерженным, как никогда. Сжал мне руку до боли и выругался скверно, по — русски. И, когда я встала, чтобы уйти, он толкнул меня, я упала в кресло. Тут он что?то крикнул. Потом я поняла: «… с сыном в монастырь!» …Это было ужасно, этого я никогда не забуду и не прощу!.. Потом он спросил меня, пойду ли опять к нему (очевидно, к Орлову. —В. Р.). Я сказала, что пойду. Тогда он сказал: «Что же, пойдешь на кладбище».
И далее:
«Было так: Вырубов лечился за границей (в Швейцарии), а Соловушка в Египте. Они выехали почти в один день».
Вскоре они оба скончались.
И вот еще одна любопытная запись — разговор якобы Вырубовой со своим отцом:
«Отец спросил меня вчера, верю ли я в то, что Соловушка умер естественной смертью».
Можно не верить в эту, не столь комическую, сколь трагическую любовную историю, но факт остается фактом — Вырубов и Орлов действительно были высланы из Петербурга — один под видом лечения в Швейцарию (импотенция), другой — в Египет. Действительно Николай увлекался пани Ксешинской, а императрица — Орловым. Но как далеко это заходило, знают только они. Остальное, что бы ни писали, что бы ни говорили — все домыслы. Хотя вполне допустимо, что они, как и другие люди, любили, грешили, изменяли, ревновали; и вполне может быть, что Вырубов дал жене пощечину, что царь толкнул царицу и та упала в кресло; вполне может быть, что при этом он как?нибудь накричал на нее, обозвал каким?нибудь нехорошим словом, и они потом неделю не разговаривали. Как это бывает в обычной человеческой семье. А что тут такого? Почему такое пристальное и пристрастное внимание? Да потому, что нет ничего слаще для обывателя, как посудачить про высокостоящих. Это так приятно щекочет нервы, так унижает, вернее уравнивает с ними. Приятно думать, что не только владыки, но даже боги в семейных делах — просто люди.
Авторы «Дневника» Вырубовой, очевидно, были большими любителями копаться в чужом «грязном бельишке». И так увлекались этим, что врали напропалую. Когда вчитаешься в текст этих писаний, то почти из каждого абзаца «торчат уши». Просто поражаешься, как мог дойти до такой «художественной» фальши многоопытный, всемирно известный, уважаемый Алексей Николаевич Толстой? Автор прекрасного романа «Хождение по мукам».
К примеру, идет рассказ от лица Вырубовой о том, что произошло у нее в доме. Она осталась одна, когда императрица уехала. После этого: «Я крикнула Соловушке». Она отпустила горничную Зину. Потом: «На мой крик прибежала Зина». Авторы «Дневника» даже не удосужились следить за последовательностью описываемых событий. А описание того, что произошло во дворце «двумя часами позже» вообще грешит откровенной натяжкой. «Что он сказал Маме, не знаю, — якобы пишет Вырубова, — но он отшвырнул ее. И объявил ей, что Соловушка будет через три дня выслан». Из этой фразы следует, что она не знает, что он сказал Маме, хотя тут же сообщает о том, что он ей «объявил». И Вырубова каким?то образом видит, что он ее «отшвырнул».
Как это можно не знать, но видеть и слышать? Если допустить, что она все это видела и слышала, то значит, она знала. Но она не могла видеть и слышать, потому что ее не было в этот момент во дворце, да еще в спальне.
Предположим, что она потом узнала обо всем этом от той же Мамы и на этом основании пишет, что «он ее отшвырнул» и «объявил, что Соловушка будет через три дня выслан». Такое могло быть, и опытный писатель знает, как это можно подать читателю от имени Вырубовой. Но дальше она якобы пишет: «Припадок у Мамы продолжался 6 минут». Откуда такая точность? От Мамы? Не может быть. Ибо ей надо было ухитриться быть в припадке и одновременно следить за часами. От него? Вряд ли он засекал время, в течение которого она была в припадке. «В бреду она назвала его (Орлова. — В. Р.) имя». Это уже совсем интересно. Откуда Вырубовой, которая не присутствовала при этом, стало известно, что Мама в бреду назвала имя Орлова? Сама Мама не могла ей об этом рассказать, потому что она была в бреду и что говорила — не помнит. Остается Папа. Который смотрел на Маму «с ужасом». Он единственный, кто мог слышать ее слова, произнесенные в бреду. Но вряд ли он станет об этом распространяться. И потом, откуда Вырубовой стало известно, что «Папа смотрел на нее с ужасом», когда она в бреду назвала имя Орлова? Неужели Мама, будучи в бреду, подсматривала одним глазом, чтоб потом об этом поведать своей фрейлине?
Словом, чушь несусветная. Перестарался классик русской литературы, который классически всю свою творческую жизнь тонко и гениально втаптывал в грязь все русское.
Но на этом не кончаются «чудеса творчества» по заказу. Далее в «Дневнике» приводится уже рассказ якобы самой императрицы. И в нем ни слова о том, сколько минут продолжался ее обморок — припадок, что она говорила в бреду, и о том, что Соловушка будет через три дня выслан.
Вот ведь до чего можно запутаться в собственных сплетнях.
Авторы «Дневника» заходят так далеко в своих выдумках, что ставят самый страшный и самый подлый, какой только можно себе представить вопрос: «Кто отец Маленького?» (Наследника). Провокация, грязнее которой в природе просто не существует! Вырубова якобы пишет об этом так: «Этот вопрос носится в воздухе. Об этом говорят у Гневной, в салоне Бекеркиной, в полку, на кухне и в гостиной царя». И тут авторы, понимая, что высшей гадости уже не может быть, восклицают именем Вырубовой: «Как гадко! Как скверно! Маленький — сын Папы, это ясно. Если сплетни будут продолжаться, в. к. Петр Николаевич и в. к. Милица Николаевна будут высланы первыми».
Провокация авторов тем более гнусная, что тут же подставляется мнимый источник сплетни: великий князь Петр Николаевич и великая княгиня Милица Николаевна. С целью еще больше обострить отношения царя с родственниками.
Однако надо заметить, что у авторов «Дневника» был некий источник, который и подтолкнул их к столь чудовищной провокации. Правда, этот источник более чем сомнительный, но авторов это не смутило. И даже не насторожило, что он дает им в руки нить, по которой нетрудно проследить, откуда тянется сплетня. Источник этот — не кто иной, как сам Арон Симанович. Ссылаясь на лиц, «заслуживающих безусловного доверия», но не называя конкретно их имен, и ничтоже сумняшеся пишет: «Известно, что в первые годы супружества у царицы рождались лишь дочери. Это служило поводом многим насмешкам. В конце концов царская чета сама почти перестала верить в возможность рождения сына. Вину в том, что у его супруги рождались лишь девочки, царь приписывал себе и эта мысль, наверное, навеяна царю каким?нибудь предсказателем. Поэтому он будто бы пришел к невероятному решению на время отказаться от прав мужа и предоставить свою жену другому мужчине. Надежда, что рождение наследника помешает планам его родственников о его низвержении с престола, могла быть решающей в этом вопросе.
Выбор царицы пал на коменданта уланского ея имени полка, генерала Орлова, очень красивого мужчину и притом вдовца. Как утверждали, царица с согласия своего мужа вступила в интимную связь с
