спокойным поведением Царя. Он сообщил, что старается ослабить критику газет персоны Государя и Государыни. Но об отъезде уже ни слова. Чувствовалось, что он бессилен перед леворадикальными силами.
Чтобы смягчить тягостное ожидание, царская семья и часть прислуги занимаются огородом и обучением Наследника. Государь внимательно следит за событиями в мире и стране. Он находит их все более ухудшающимися.
Лето было жарким. Вести с фронта все тревожнее. Русская армия отступает по всему фронту.
9 августа Временное правительство принимает решение о высылке царской семьи. Куда? Пока никто не знает. Но когда велели захватить с собой теплую одежду, становится ясно — в Сибирь.
В ночь отбытия царской семьи долго не могли разрешить возникший конфликт между властями и служащими железной дороги, которые заподозрили что?то неладное: не собираются ли вывезти царскую семью? И только к утру конфликт разрешается.
«При выезде из парка наши автомобили окружает отряд кавалерии, сопровождавший нас до маленькой станции Александровки. Мы размещаемся в вагонах, которые очень удобно обставлены. Через полчаса поезд медленно двигается в путь. Было без десяти шесть утра».
Перед отъездом «Керенский приказал спросить Государя, не желает ли он заменить кем?нибудь графа Бенкендорфа (граф Бенкендорф и его жена были уже преклонного возраста и слабы здоровьем). Государь ответил, что если бы генерал Татищев пожелал разделить с ним заточение, он был бы очень счастлив. Узнав о желании своего Монарха, Татищев немедленно устроил свои дела и несколько часов спустя с чемоданом в руках отправился в Царское Село. Мы застали его уже в поезде в момент отъезда. Генерал Татищев не имел должности при Дворе, он был одним из многочисленных генерал — адъютантов Государя».
РУКОТВОРНЫЙ АД
«Что можно нам по отношению к другим, того нельзя другим по отношению к нам», — главный постулат иудейской морали.
Что было дальше после отъезда Николая и его семьи, мы хорошо знаем из истории, которую нам преподавали в течение семидесяти лет. Но теперь оказалось, что история та написана фальсификаторами, потому что написана теми же, кто делал революцию. Они постарались расписать все в выгодных для себя красках. А потому веры ей нет. Нынче больше верят потерпевшей стороне. Вернее, проигравшей. А проигравшая сторона не забыла обиды и, естественно, теперь все рисует в красках, выгодных для себя. Чувствуется, что и здесь натяжки. Что же делать бедному читателю? Кому верить? Тем более трудно исследователю.
Наверное, будет разумным снабдить читателя фактами, действительно имевшими место, а он пусть сам рассудит.
Из истории нам хорошо известно, каким «жестоким» и «бесчеловечным» был Царь Николай II, прозванный за свою «жестокость» «Николаем Кровавым». В чем я лично сильно сомневаюсь.
Мы знаем также, в какой «нищете» и «забитости» прозябал российский народ, как бесчинствовала жандармерия, какими самодурами были вельможи и помещики, как обманывала и обирала народ церковь. Все эти ужасы якобы и вызвали праведный гнев народа. Он поднялся и сверг ненавистное самодержавие, прогнал своих мучителей. Прогнал, и…
Стал мучить своих мучителей. Да так увлекся, что стал мучить и уничтожать своих товарищей по борьбе. Миллионами!
Не успели освободить тюрьмы от жертв самодержавия, как их тут же заполнили жертвами революции. А когда под нож пошли и товарищи по борьбе, то тюрем стало не хватать. Появился ГУЛАГ. Все это делалось в четком соответствии с «Протоколами собраний сионских мудрецов».
Но все это будет потом, а пока «победивший народ» творил расправу над своими «мучителями».
Одним из таких «мучителей» оказалась Анна Вырубова — первая фрейлина императрицы Александры. К тому времени ставшая инвалидом. На костылях. (В железнодорожной катастрофе ей сильно покалечило ноги).
Я не стану приводить ее рассказ полностью, хотя соблазн большой. Приведу наиболее существенные места. А кто заинтересуется подробностями, может обратиться к ее воспоминаниям, опубликованным в книге «Фрейлина Ее Величества». По прочтении он поймет, почему я избегаю полного воспроизведения ее воспоминаний в части ее мытарств по казематам новой власти. Они, как всякие воспоминания, изобилуют «слезами» и особенно чувствами к царской чете. Да и грешат кое — где сгущением красок, многословием, предположительностью. Я приведу только те места, которые иллюстрируют, с одной стороны, бессмысленную жестокость победителей, с другой — удивительную чуткость и доброту простых людей, нутром понимавших всю неправедность и несправедливость происходящего. Они в конце концов оказались правы.
Последнее время Вырубова по желанию императрицы жила с ними неотлучно в Царском Селе.
«Стоял сумрачный, холодный день, — пишет она, — завывал ветер. Я написала утром Государыне записку, прося ее, не дожидаясь наступления дня, зайти ко мне утром. Она ответила мне, чтобы я к двум часам пришла в детскую, а сейчас у них доктора. Около часу вдруг поднялась суматоха в коридоре, слышны были быстрые'шаги. Я вся похолодела и почувствовала, что это идут за мной.
Перво — наперво прибежал наш человек Евсеев с запиской от Государыни: «Керенский обходит наши комнаты, — с нами Бог». Через минуту Лили (госпожа Дэн. — В. Р.), которая меня успокаивала, сорвалась с места и убежала. Скороход доложил, что идет Керенский.
Окруженный офицерами, в комнату вошел с нахальным видом маленького роста бритый человек, крикнув, что он министр юстиции и чтобы я собиралась ехать с ним сейчас в Петроград. Увидав меня в кровати, он немного смягчился и дал распоряжение, чтобы спросить докто. ра, можно ли мне ехать; в противном случае обещал изолировать меня здесь еще на несколько дней. Граф Бенкендорф послал спросить доктора Боткина. Тот, заразившись общей паникой, ответил: «Конечно, можно…» Через минуту какие?то военные столпились у дверей, я быстро оделась с помощью фельдшерицы и, написав записку Государыне, послала ей мой большой образ Спасителя. Мне в свою очередь передали две иконы на шнурке от Государя и Государыни с их подписями на обратной стороне. Я обратилась с слезной просьбой к коменданту Коровиченко дозволить мне проститься с Государыней…»
И далее:
«Посмотрев на лица наших палачей, я увидела, что и они в слезах. Меня почти на руках отнесли к мотору; на подъезде собралась масса дворцовой челяди и солдат, и я была тронута, когда увидела среди них несколько лиц плакавших. В моторе, к моему удивлению, я встретила Лили Дэн, которая мне шепнула, что ее тоже арестовали. (Это была видимость ареста. На самом деле она давно уже была «подсадной уткой» возле императрицы и ее первой фрейлины. — В. Р.). К нам вскочили несколько солдат с винтовками. Дверцы затворял лакей Седнев, прекрасный человек из матросов «Штандарта» (впоследствии был убит в Екатеринбурге). Я успела шепнуть ему: «Берегите Их Величества!» В окнах детских стояли Государыня и дети: их белые фигуры были едва заметны».
Так начались мытарства по казематам и тюрьмам царской фрейлины Анны Вырубовой.
Ее и Лили Дэн привезли к поезду Керенского. Часовые бережно помогли ей войти. Влетел Керенский и велел им назвать свои фамилии. «Отвечайте, когда я вам говорю!». Они назвали себя. Он повернулся к солдатам, спросил: «Ну что, вы довольны теперь?»
По приезде в Петроград их провели мимо Керенского и какого?то господина, которые смотрели на Вырубову иронически. Разместили их в придворном ландо, где теперь обитали члены Временного правительства. Расположившись в помещении, дамы попросили присутствующих офицеров открыть окно, но им отказали.
Потом их повезли в министерство юстиции. «Там высокая крутая лестница, — было трудно подниматься на костылях». В комнату на третьем этаже внесли два дивана. Вечером вошел Керенский и спросил Лили: топили ли печь? На ужин принесли чай и вареные яйца, затопили печь. «Конвойный солдат
