лучшем случае оказаться сильно покусанным, но сдаваться без боя не собираюсь. «Правь, Британия, м-м- м-м…» Мое пение образует пузыри на поверхности воды. Я оборачиваюсь в поисках своего противника… И вижу его…
Выясняется, что это кокосовый орех, из макушки которого уже пробивается зеленый побег. Рядом плавает еще один и еще. Я подплываю и протягиваю к ним руки. Они обладают поразительной плавучестью. И теперь, используя их как буйки, могу немного передохнуть, отталкиваясь лишь ногами. Перспектива добраться до островов становится вполне реальной, мое лицо озаряет улыбка. Однако солнечный диск к этому моменту уже касается края воды, и вскоре светило окончательно исчезнет. Тогда наступит самый темный период между заходом солнца и восходом луны, длящийся около часа с небольшим. И я не смогу различить акулий плавник, даже если он появится прямо у меня перед носом. Поэтому начинаю грести изо всех сил.
Мне было все равно, к какому острову плыть, так как, насколько я знал, люди там не жили. Эти округлые острова с белыми песчаными пляжами, отороченными пальмами, представляли собой идеальное место для бегства от мира.
И скорее всего, никто не станет здесь меня искать. Жители деревни не хватятся пару дней, поскольку знали о моем отъезде, а Кинги, если я не появлюсь в Бьюле, решат, что мне просто не удалось найти лодку, или волнение оказалось слишком сильным, чтобы выходить в море, или я вообще передумал. А выяснить наверняка им не удалось бы, потому что в деревне нет ни радио, ни телефона. Однако я не особенно волнуюсь: по узкому проливу между островами проходило довольно много лодок, и, несомненно, мне удастся либо вернуться в деревню, либо добраться до школы — в зависимости от того, в каком направлении будет двигаться первая встреченная мною лодка.
Мои силы почти иссякли, и все же меня поддерживала гордость от того, что у меня получилось продержаться гораздо дольше, чем я предполагал. Остается всего несколько сотен ярдов до песка, которому последние лучи солнца придают оранжевый оттенок, и впереди тепло и сухость. И тут неожиданно в щиколотке ощущается резкая боль. Сначала мне кажется, будто я обо что-то укололся, потом нога начинает неметь, а затем ее колют сотни невидимых иголочек. Меня немедленно посещают мысли о возможных последствиях подобного развивающегося паралича, но уже через пять минут симптомы отступают, оставляя после себя лишь жгучую боль, какую, верно, испытывают жеребцы после клеймения. Я оглядываюсь по сторонам и замечаю кучку мелких пузырьков на поверхности — медузы. Все мое тело начинает чесаться от воображаемых ожогов, и ноги двигаются с удвоенной силой. Да, это плавание нельзя было назвать безопасным.
Наконец я ощущаю восхитительное прикосновение к своим локтям и коленям шероховатого песка. Тщательно высматриваю на себе следы от укусов, но обнаруживаю лишь розоватый отек на щиколотке и вздутие на левой ягодице, где медуза умудрилась меня обжечь в последний момент. Во всем остальном я цел и невредим.
Зато меня мучает страшная жажда. Поддав ногой один из кокосовых орехов, которые я бросил бултыхаться в прибое, тут же плюхаюсь в воду, потирая ушибленный палец. Язык у меня пересох и стал похож на наждачную бумагу. И тут один из орехов, покачиваясь на воде, начинает осторожно тереться о мою ногу: «Эй, ты!»
Я беру его и встряхиваю.
«Подъем! Подъем!» — покровительственно хлюпает он.
Здесь надо прерваться и написать несколько слов во славу кокосовых орехов, которые, хотя временами и казались мне высокомерными, а то и вовсе никчемными плодами, несомненно, скрасили мое существование на пустынном острове.
Кокосовые пальмы производят такое впечатляющее количество полезных продуктов и играют такую важную роль в ежедневной жизни, что трудно себе представить, как обитатели Соломоновых островов выжили бы без них. Роль их настолько велика, что аренда земли здесь ограничивается семьюдесятью пятью годами — временем жизни пальмы. Зрелые плоды падают на землю, и их можно собирать. Орехи, непременные участники деревенских праздников, обладают плотной волокнистой оболочкой, защищающей их от проникновения насекомых и способствующей повышенной плавучести. После удаления оболочки орех раскалывают пополам, получая две полусферы с белой сердцевиной. Мякоть выскребают изнутри острым инструментом, напоминающим по своему виду ножи, которыми укладывают масло в дорогих ресторанах, и применяют для сдабривания риса или обойного клейстера, который здесь называют пудингом из тапиоки.
Кроме того, мякоть сушат на огне и плотно упаковывают в мешки, которые затем отправляют на маслобойные заводы, где из нее изготавливают масло. Из него получаются маргарин и мыло. Из листьев кокосовых пальм плетут крепкие корзины для переноски овощей, одежды и детей, ими же накрываются «столы» при организации общих пиршеств. Прочная кора используется для плетения веревок, а из самих стволов строят мосты, дома и каноэ. Но самое главное в этих орехах — молочко, которое можно пить, если вам, конечно, удастся расколоть скорлупу.
Я бесчисленное количество раз видел, с какой легкостью малышня раскрывала орехи. Для этого предписывалось взять плод пальмы обеими руками и резко насадить его на острый деревянный кол, врытый глубоко в землю. И где б взять такой?! Я отламываю от дерева ветку, стараюсь поглубже вогнать ее в землю. Однако стоит мне отойти в сторону, как она тут же падает, словно подкошенный стражник. Я пытаюсь снова ее установить, прикладывая уже более значительные усилия, и на этот раз она ломается.
Раскачиваясь, как неуклюжий Тарзан на более толстом суку, чтобы его сломать, замечаю, что у обломка предыдущей ветки образовался довольно острый край. Я выбираю самый большой, самый аппетитный орех и изо всех сил ударяю им по торчащему острию. Он отскакивает в сторону. Предпринимаю еще одну попытку — с уже большим успехом: орех крепко застревает на торчащем обломке ветки. Принимаюсь вращать его в разные стороны, и скорлупа с резким треском рвущейся материи начинает поддаваться. Продолжаю вращать орех, и от него отскакивает еще кусок оболочки. Через полчаса мне удается удалить большую ее часть, и хотя сделано это не слишком профессионально, здесь не присуждают баллов за технику исполнения.
Теперь мне лишь остается расколоть плотную сердцевину. Я швыряю ее на землю, но она лишь издает глухие звуки, падая на мягкую песчаную почву. Несколько раз ударяю орех о ствол, но мои распухшие от воды руки начинают болеть от сотрясений. Лучше уж метать его, однако точностью бросков я не отличаюсь и в четырех случаях из пяти умудряюсь промазать. В итоге орех отскакивает в кусты, и мне приходится искать его как потерянный мячик на сельском турнире по крикету. От отчаяния, обшаривая кусты, теряю веру в надобность своих безуспешных попыток.
Я отказываюсь от древесного метода и отправляюсь вокруг острова в надежде найти какой-нибудь камень. Минут через пять, сделав круг, снова стою там, откуда начал. И нахожу прекрасный камень, который просто создан для того, чтобы им вскрывали кокосовые орехи. Я ударяю по своему десерту пару раз, — из него начинает сочиться молочко. Подношу орех ко рту, жидкость льется по моему пересохшему горлу. Вкус настолько восхитительный, что я уже начинаю подумывать, не открыть ли еще один орех, но тут мой не слишком большой запас сил окончательно исчерпывается.
Смяв футболку, кладу ее под голову вместо подушки и пытаюсь поудобнее устроиться на песке. Теплый бриз овевает мое обнаженное тело; становится достаточно темно, так что я не испытываю смущения.
Закрыв глаза, впервые получаю возможность обдумать все происшедшее, невольно соглашаясь с самоочевидными выводами, сделанными Крузо:
«Минус: я выкинут на ужасный пустынный остров без какой-либо надежды на спасение.
Плюс: но я жив…»
И хотя мне стоило подумать о моем нынешнем положении, усталость взяла свое, и я быстро заснул, убаюканный ночной песнью индийской кукушки.
Глава 20
