землю отыдеши». Это в высотах все быстро и просторно, а у нас внизу — медленно и тесно. Мы используем все мыслимые способы подачи грузов, от лифтов до вертолетов… вот канатную дорогу скоро пустим от пристани прямо на средние уровни. И что? — он оглядел сидевших с неким мрачным торжеством. — Грузопоток на пределе, малейшие колебания его чреваты срывами — а башня вверху и наполовину не загружена. Думаю, что Юрию Акимовичу, чем рваться в выси, подобно лебедю из басни, надо скорее выдать и реализовать проект «вороночного входа», который он давно обещает.
Пец с беспокойством почувствовал, что разговор от нерешенного общего опять скатывается к нерешенным частностям, — и только хотел поправить, как Люся-кибернетик все окончательно испортила.
— Ну, знаете, Вениамин Валерьянович, — ввинтилась она, — если вы всерьез считаете, что грузопоток на пределе, то вы, простите, созрели для снятия! У вас масса неиспользованных возможностей — и история со свиньями прямое тому подтверждение.
И пошло, и поехало. «Опять!..» — взялся теперь за голову главэнергетик Оглоблин. «Прошу вас, Людмила Сергеевна, займите вы мое место. Научите меня, темного, как надо, просветите!..» — сделал жест рукой Бугаев — и было ясно, что он не уступает место и не собирается учиться, а лишь дает достойную отповедь математической нахалке. «Да вы начните управлять потоком не на въезде в зону, а раньше: на шоссе, на пристани, на вертодроме, — не отступала та, — вдвое его усилите!» — «Вот даже как! Интересно!..» — «Да что грузы, — сказал начплана, — людей не хватает для полной загрузки. И неоткуда взять…» — «Скорости движения надо увеличивать, — вступил приборист Буров, — лифтов, грузовиков, вертолетов — всего! А то перестраховываются, глядеть тошно». — «А ты нам радиопривод сделал? — подавил его могучим видом и рыком пилот Иванов. — Сделай, тогда будем летать быстро и по коротким маршрутам. А без надежного привода в НПВ если быстро, то прямо в открытый гроб. Летишь на зеленое, а вблизи оно, оказывается, красное!..»
— А я вот ничего не понимаю, — прозвучал среди общего шума голос Васюка-Басистова, прозвучал с такими наивными интонациями, что все обратились в его сторону: чувствовалось, что действительно человек ничего не понимает. — Почему надо все выше, быстрее, больше, мощнее? С самого начала «давай-давай», все время «давай-давай»… Что нам жжет пятки? Ведь если и не выкладываться на пределе возможностей, все равно в НПВ выходит очень прилично. Ну, неполная загрузка, ну, вместо теоретического ускорения в тысячу раз будет практическое в сто… но ведь все-таки в сто раз! Вспомните, недавно мы осваивали уровни «10», «20», «40» — и радовались: как здорово!..
— Если на то пошло, можно вспомнить, как еще полгода назад мир вообще обходился без НПВ, — подал реплику Корнев.
— Тоже верно, — взглянул на него Васюк. — А теперь сплошной зарез и аврал… какое-то судорожное стремление выложиться, выгадать и урвать. Может, мне кто-нибудь объяснить: в чем смысл жизни?
Все запереглядывались: вот нашел, где выяснять про смысл жизни — на производственном совещании. Даже Бугаев, который только что стенал от тягот, смотрел на Анатолия Андреевича с сомнением. Нина Николаевна негромко спросила: «Это писать в протокол?» Около нее захмыкали.
— Смысл жизни, молодой человек, — начплана Документгура, лысый, умудренный и морщинистый, строго взглянул на Толюню поверх очков, — в том, чтобы дожить до пенсии. До хорошей пенсии.
— А когда дожил, то в чем? — не унимался тот.
— Ходить на рыбалку.
— И все?
— И все. Нина Николаевна, протоколировать это необязательно.
Присутствующие облегченно улыбались. Пец наблюдал. Корнев в задумчивости «подоил» нос.
— Нет, — сказал он, — не поняли вы. Василиск Васильевич, нежную, трепетную душу Анатолия Андреевича. Не поняли суть вопроса. Я понял — и сейчас все объясню… — Он облокотился, устремил на Васюка затуманившийся взгляд и даже будто пригорюнился. — Понимаешь, Толюня, друг мой, все началось еще в каменном веке. Ну, представь: палеолит, вокруг дико и страшно, и наши славные предки-троглодиты ворочают, перекатывают каменные глыбы. Например, к обрыву — чтобы обрушить на зазевавшегося мамонта. Или сделать завал, запруду… Ну, о чем говорить: каменный век, без камня — как без рук! Работа тяжелая — перекатывают, аж спина трещит. И вот один сообразил: сунул под свой камень палку, уперся — и перевернул глыбу, как пушинку. Изобрел рычаг! Другие радостно перенимают опыт, спина не трещит, жить стало легче… но разве они утешились этим? — Александр Иванович выдержал паузу, вздохнул. — Как не так: они начали подсовывать палки под все более крупные глыбы — пока снова не начала трещать спина и не понадобилось придумывать что-то еще для облегчения труда! Так и повелось, так с тех пор и пошло, дорогой Толюнчик: каждое новшество — от рычага и колеса до кибернетики и нашего НПВ — сначала дает возможность делать легко то, что делалось с трудом… а потом нагружается до предела, пока снова не начинает трещать спина. Эта дурная наследственность и жжет нам, по твоему удачному выражению, пятки. Не будь ее, качались бы мы с тобой, друг Андреич, на деревьях, закрутив хвосты вокруг веток — и никаких проблем.
— Н-да… — вздохнул Бугаев, — вон, оказывается, кто виноват. Не буду я, граждане, ставить канатную дорогу, а выпишу у Альтера Абрамовича шкуру и каменный топор и пойду раскрою череп тому умнику с палкой. Чтоб и другим было неповадно.
— Вениамин Валерьяныч, — подал голос Зискинд, — вы опоздали ровно на миллион лет!
Пец смотрел на сотрудников: одни слушали с удовольствием, другие с вежливой скукой, — но у всех, за исключением разве Васюка, отношение к этому явно было как к интермедии, к забавной передышке между спорами о важных делах, ради которых и собрались. Да и сам Корнев выдал эссе о троглодитах не из склонности к философии, а более от богатства своей артистической натуры. «Образ башни, образ башни… — завертелся в уме Валерьяна Вениаминовича прежний мотив. — Каждый видит только свое, озабочен своим, а все вместе они — живая, лезущая в небеса Шара башня. Даже распри их — лишь различия в том, что объединяет всех как само собой разумеющееся: на стремлении расти, осваивать открывающиеся в НПВ возможности. И они будут делать все, чтобы подниматься и распространяться в Шаре. С упреками и претензиями друг к другу, с деловыми разногласиями, а возможно, и неделовым подсиживанием… но будут!»
И — как вчера у этой экранной стены — холодок какой-то чувствуемой истины повеял на директора. Но уловить и перевести ее в слова он опять не смог — потому что совещание вернулось к серьезным вопросам. Следующим пунктом была грызня из-за перемещений на высокие уровни. В протоколе это называется деликатнее, но суть была именно такая: неоднородное пространство- время делили, как в других НИИ делят новые площади (площадя), штатные единицы и дефицитное оборудование. И как в других институтах выцарапанный у руководства, отвоеванный у других отделов электронный микроскоп (или комната с вытяжным шкафом, полставки старшего механика, т. п.) были не просто микроскоп, комната, полмеханика, а признание заслуг и важности работ, утверждение престижа отдела, — так и здесь это измерялось в отвоеванных, вырванных числах уровня или высот в метрах.
Все стремились вверх, все стремились к быстрым крупным делам.
Глава 13. Разгадка «мерцаний»
Вперед, вперед — и пусть мелькают, как верстовые столбы, остолбенелые преподаватели!
Хроника Шара. 1) В этот день закончили отделку и оборудование на четырех последних этажах башни гостиницы-профилактория на тысячу мест; ее так и назвали «Под крышей». 2)
