имея в виду откладывавшийся столько времени фильм «Долина». — Но это было невозможно».
Гала-премьеру «Олимпии», назначенную на середину марта, перенесли в последнюю минуту из-за аншлюса. Опустошенная Лени перепугалась, что с премьерой могут дотянуть и до осени, если она вообще состоится. Один из самых удивительных эпизодов ее мемуаров свидетельствует о том, что она, ни минуты не колеблясь, бросилась в Австрию, чтобы перехватить там фюрера во время его триумфального турне по случаю «бескровной» аннексии его родной земли — с единственной целью умолить его вступиться за ее фильм. Да, конечно, это было безумием; она поняла это, едва увидела беснующиеся толпы, «вытягивающие руки и ладони навстречу Гитлеру в почти религиозном экстазе». Как могла она ожидать, что фюрер займется ее проблемами в такой момент? И все-таки, вместо того чтобы благоразумно вернуться домой, она стала прорываться сквозь толпы, сквозь оцепление, сквозь кордоны, сквозь молодчиков из личной охраны Гитлера, чтобы добраться до своего фюрера, находившегося в состоянии эйфории. А вместо поздравлений с событием, которое и она, и он, и, очевидно, большинство его соотечественников-австрийцев в тот момент расценивали как великую победу, она кинулась к нему с разъяснениями, какой поднимется скандал, если ее фильм не выпустят на экраны в самом ближайшем будущем.
Отчего бы — импульсивно предложила Лени — не выпустить эту картину на экраны как раз ко дню его рождения, 20 апреля? Это ведь будет самая подходящая дата! Гитлер сначала запротестовал: мол, у него и так столько всего назначено на эти дни! Но затем, решив по случаю триумфального момента проявить великодушие, сменил гнев на милость и сказал ей, чтоб она не беспокоилась: он внесет изменения в график празднования! Геббельс отдаст соответствующие распоряжения, а сам он лично намерен присутствовать. Так что она может смело на него положиться.
Здесь есть соблазн предположить вслед за Гиттой Серени, что мемуары Рифеншталь пестрят событиями, которых она только желала, но не было в действительности, и что, в любом случае, ее память на даты (как, впрочем, и у стольких ее современников) более чем шатка. Однако премьера «Олимпии» и в самом деле состоялась в 49-ю годовщину фюрера, в 1938 г.; именинник присутствовал в качестве почетного гостя.
Перед сим великим знаковым событием у Лени оставалось еще время, чтобы сгонять в Давос и загореть по высшему разряду. Престижный и ставший привычным для нее «Паласт-ам-Цоо», где разместилась студия УФА, был по случаю премьеры весь убран золотыми лентами и гигантскими олимпийскими знаменами; блистательная званая публика включала представителей Национального олимпийского комитета, немецких и австрийских олимпийских медалистов, партийных боссов и людей из мира кино, а также важных зарубежных гостей. Беспокоясь, как будет воспринято ее творение — в частности, из-за его огромной продолжительности (высидит ли публика две части общей длительностью почти четыре часа?!), героиня торжества явилась на премьеру в сопровождении родителей и брата. Как потом писала нацистская пресса, когда завершилась первая часть, Гитлер, «не переставая аплодировать, встал и поздравил Лени с успехом». Во время получасового перерыва фюрер и кинематографистка оживленно беседовали в фойе, а когда около полуночи завершился показ второй части, он снова публично похвалил ее труд.
После сенсационного премьерного показа ни для кого, включая саму Лени, не было сюрпризом, что «Олимпия» стяжала кинопремию рейха за 1938 год. Впоследствии она еще завоюет Гран-при на Венецианском бьеннале как «лучший документальный фильм года»; похвалы и признания других фестивалей и правительств также не заставили себя ждать. Лени торжествовала — ее позиция и фанатичное внимание к деталям оказались вознагражденными с лихвой! Даже невероятная продолжительность фильма и то не была записана в существенные недостатки. Разумеется, ее не пришлось долго уговаривать отправиться с фильмом в премьерное турне по крупным европейским городам. Сначала его увидели Вена и Грац, затем Париж и Брюссель. Правда, французы косо смотрели на многочисленные сцены с Гитлером и другими главарями нацизма, наблюдающими за играми, и потребовали от Рифеншталь вырезать их. Столкнувшись с таким протестом, она удалила два небольших фрагмента с фашистскими приветствиями и знаменами со свастикой; но за все остальное она стала горой, и оказалась права: во Франции, как и в других странах, фильм вышел на экраны почти без искажений и без всяких скандалов.
Всякому, кто в наши дни станет смотреть этот фильм как исторический документ, красноречивые портреты нацистских лидеров, не знающих, что их снимают, покажутся скорее любопытными, чем зловещими. Разве нам не интересно узнать, как отреагировал Гитлер, когда на последнем этапе эстафеты по 400 метров бегунья Ильзе Дёрффельдт трагическим образом уронила палочку, оставив сборную Германии без верной золотой медали; как фюрер выпрямился и презрительно фыркнул, когда юный красавец Джесси Оуэнс вихрем пронесся через финишную линию. И как Геринг радовался, словно подросток, каждой победе немцев. Эти сцены были, конечно же, лишь виньетками к общему действу, хотя Рифеншталь — как и при монтаже «Триумфа воли» — обдуманно выстраивает контрапунктный ритм между участниками и зрителями, чтобы усилить электрическое напряжение между ними. Живые отзывы почти так же запоминаются, как и спортивные подвиги, и Лени чередует выступления спортсменов с показом тех, кто их поддерживает, — обыкновенных мужчин и женщин, заполняющих трибуны, и важных шишек, находящихся в специально отведенных местах. Во время торжественного прохождения сборных команд на церемонии открытия имели место нацистские приветствия — и зрителю любопытно, какие команды выбрасывали вверх руки, приветствуя Гитлера, а какие плотно держали их по швам, как англичане и американцы[52].
Гала-показы «Олимпии» последовали в Копенгагене, Стокгольме, Хельсинки, Осло, и везде картина была встречена все с тем же горячим энтузиазмом. Мать Лени сопровождала свою дочь в этом скандинавском турне и была польщена встречами с премьер-министрами и коронованными особами; сердце ее не могло не радоваться при виде того, как тепло принимают ее знаменитую дочь. Разве могла она в те годы, когда скрытно поощряла обучение дочери танцам, догадываться, куда приведут Лени ее не по летам развившиеся таланты! Судя по всему, культура по-прежнему могла пересекать межгосударственные границы, вне зависимости от того, сколь щекотлива была политическая ситуация. После турне Лени и Германн Шторр отправились немного отдохнуть на венецианское побережье перед торжествами бьеннале в конце августа. Несмотря на протесты британской и американской делегаций, заявлявших, что документальному кино не место в категории «неигрового», «Олимпия» получила главную награду бьеннале — «Кубок Муссолини», оттеснив диснеевскую ленту «Белоснежка и семь гномов» на второе место, хотя эта лента удостоилась «специального упоминания жюри». Недовольные таким решением, представители Америки и Англии Гарольд Смит и Невилл Керни вышли из состава жюри. Затем Лени отправилась в Рим с намерением показать фильм самому дуче, но события в Судетах погнали «Бензино Газолини» (Бенито Муссолини) в Берлин для консультаций, так что показ прошел без него. В ноябре было организовано продолжительное турне Лени Рифеншталь со своим фильмом по Америке. И вот она в сопровождении Эрнста Егера и секретаря Национального олимпийского комитета Германии Вернера Клингенберга отплывает в Нью-Йорк на роскошном лайнере «Европа» — это оказалось чем-то вроде путешествия в фантастику! Лени собралась путешествовать инкогнито, и в списке пассажиров она значилась как Лотте Рихтер, так что инициалы Л.Р. на ее дорогущем багаже не привлекли ничьего внимания. Впрочем, ее инкогнито вскоре раскрылось, и ей даже понравилось побыть корабельной знаменитостью. Она и Егер уже задумывались над тем, кто из их богатых попутчиков сможет в будущем оказаться им полезным благодаря своим связям. Но, пока Лени забавлялась на коктейлях и вечеринках, или, завернувшись в одеяла, потягивала говяжий бульон и наслаждалась зимним солнцем на палубе, антисемитская истерия у нее на родине вскипала, точно вулкан.
Взрыв состоялся в ночь с 9 на 10 ноября, когда орды молодых нацистов из гитлерюгенда, одетых в штатское, разнесли по всей Германии тысячи витрин еврейских магазинов, еврейских жилищ и синагог, без разбору убивая и беспощадно грабя евреев, — в эту «Хрустальную ночь», названную так по грудам разбитого стекла, был убит 91 еврей и около 20 000 отправлены в концлагеря, хотя полный масштаб происшедшего раскроется чуть позже. И здесь память Рифеншталь путает даты — она пишет о том, как, улыбаясь, сошла по трапу на американский берег, и тут же, на старте ее широко разрекламированного турне, ее окружила толпа журналистов с расспросами, как она относится к этим жутким событиям. В действительности же ее пароход пришел в Нью-Йорк несколькими днями ранее — 4 ноября; она и в самом
