Эти мысли так сильно ударили Гунналуга по голове, что он, как недавно сама Торбьерг, всплеснул руками и упал там же, в камере, прямо под ноги к висящему на цепях скелету. Скелет висел уже около десятка лет, и, должно быть, сухожилия, которые все еще держали кости в целостности, иссохли и порвались от сотрясения, когда колдун падал. И кости посыпались на человека. Он, впрочем, сразу это не осознал.
Сколько Гунналуг пробыл без сознания, он, естественно, не знал, как не знает этого никто из потерявших сознание при любых других обстоятельствах. Но, придя в себя, он ощутил что-то непонятное под рукой. Фитили в лампах с земляным маслом были длинными и светили пусть и не ярко, но устойчиво. И колдун, подняв руку, увидел, что пальцы его обхватили и сжимают череп, запустив последние фаланги в пустые глазницы. Он брезгливо отбросил от себя иссушенную кость с остатками жидких длинных волос и встал, чувствуя яростную пульсацию крови в висках и сильную давящую боль в затылке. Но ни пульсация, ни боль не мешали ему думать ясно, и он вернулся в сознание полностью, все вспомнив и сразу верно оценив ситуацию.
Пропащий колдун… Какое верное слово нашла старая Торбьерг! Пропащий колдун…
Если Заряна пришла в этот мир Хозяином, то не в его, Гунналуга, силах противиться ее воле. И хорошо еще, что она ушла вместе с матерью, не повидавшись на прощание с самим Гунналугом, иначе ему пришлось бы очень плохо. Ему и без того плохо, лишенному всех своих магических сил и возможностей, ему неуютно и непривычно в этом мире, который, кажется, уже ополчился на него, чувствуя, что можно расквитаться с Гунналугом за все, что он делал раньше. И Заряна расквиталась бы даже за тот же Куделькин острог, за сожженные дома и погибших людей, но почему-то не стала. Наверное, она еще глупа по своему малолетству и добра, как изредка бывают добры дети. Вообще-то дети, как говорил опыт жизни, обычно гораздо злее и безжалостнее взрослых, потому что не понимают, что творят. И точно так же, от непонимания, что творят, они изредка бывают чрезвычайно добрыми. Плохо и то и другое. Гунналуг не любил детей. А Заряну он мог сейчас только люто ненавидеть. Если бы она мыслью разрушила башню Гунналуга, уронив все ее камни колдуну на голову, она была бы понятной и естественной. Но ушла, не отомстив, – это было даже больше чем оскорбление. Это было унижение. Наверное, Заряна уже понимала, что после ее печатей Гунналуг никогда не обретет свою былую силу. И потому посчитала его безопасным и никому не нужным человеком. Пустышкой, пропащим колдуном…
Но – не-ет… Мир еще ничего не знает, и лучше будет, если он узнает это как можно позже. Не должен мир знать, что Гунналуг получил от девчонки Хозяина такой удар, иначе жизнь его превратится в постоянную муку. И вообще стоит ли тогда жить…
Гунналуг встал и по-собачьи встряхнулся. Он не только пыль и грязь подземелья с себя стряхивал. Он стряхивал с себя все страхи и сомнения. Что такое страх, он знал хорошо. И лучше многих других понимал, что страх – это только ожидание приближающегося неприятного события. Само событие может быть вовсе не страшным. Страшно ждать… Точно так же не страшно упасть со скалы и удариться о другие скалы. Смерть придет не страшная. Но вот падать и ждать момента соприкосновения с землей – это страшно. Одинаково страшно падать с такой же скалы в воду. Если ты умеешь плавать и падаешь в достаточно глубокое место, то и после падения останешься жив и выплывешь на берег. Но падать и здесь – тоже страшно. Однако привычка к власти научила Гунналуга анализировать свои чувства и управлять ими. И потому он усилием воли подавил в себе страх, мешающий мыслить здраво. И почувствовал себя лучше. Даже боль из головы почти ушла вместе со страхом. Страх ушел потому, что событие произошло и ждать уже больше нечего. Событие произошло, и колдун Гунналуг стал просто ярлом Гунналугом, не колдуном. Так чего еще оставалось бояться!
А здравые мысли сразу подсказали ему, что следует сделать, чтобы никто не понял его нынешнего бессилия, чтобы никто не оценил его и не использовал с выгодой для себя раньше, чем он успеет предпринять целый ряд мер, которые предпринять необходимо.
Поднявшись по лестнице, колдун даже не заглянул в каморку к старухе, но сразу властным жестом подозвал к себе стражника от ворот.
Тот прибежал бегом, привычный к тому, что Гунналуг не терпит промедления.
– Копье у тебя хорошее?
– Да, ярл, острое… Сегодня ночью точил…
– Иди, добей старую колдунью… Она упала, разбилась и сильно мучается… И так зажилась на этом свете…
Стражник чуть не с удовольствием побежал выполнять приказ. По крайней мере, без раздумий. И уже через несколько мгновений вышел из двери каморки. Наконечник его копья уже не блестел на свету, а отливал тускло-красным. Значит, никто пока не может сказать, что Гунналуг обессилел полностью и безвозвратно. Никто еще не знает этого, кроме самого Гунналуга…
– Прощай навсегда, Торбьерг… – прошептал он себе под нос. – Ты слишком много говорила.
Теперь остался только один человек, знающий, что Гунналуг обессилел – Торольф Одноглазый. Но его пусть убьет не стражник Гунналуга, а юный конунг Ансгар. Сам или руками своих помощников, это не имеет значения…
Где-то в стороне, на другом склоне холма, по-прежнему кричали вороны. Гунналуг повернул голову в сторону карканья. Он только сейчас осознал, что даже поддерживать связь с воронами уже не может. Сил не хватает даже на такое простейшее дело. Силы, похоже, терялись даже от мыслей, от каких-то конкретных решений. Но он умел мириться с тем, кто и что сильнее его. В данном случае, если он не в состоянии противостоять Хозяину, пусть даже Хозяин и пришел в лице девчонки из дикого бьярминского острога, которая еще, кажется, и не осознает полностью своей силы, он и не будет противостоять. Он гибкий человек. Он не похож на ветку дерева, которая ломается под мокрым снегом, тогда как другая ветка прогибается и снег с себя сбрасывает. Гунналуг всегда помнил, какой веткой ему следует быть, и в дальнейшем он будет приспосабливаться к любым новым обстоятельствам. Он научится это делать, хотя раньше всегда обстоятельства приспосабливал под себя и свои интересы. А что такое приспосабливаться к новым обстоятельствам? Магической силы-то нет и не будет… Но есть магическая слава, и эта слава сама по себе существует и давит на людей. Значит, следует использовать эту славу для создания себе определенных условий жизни.
Какой же при такой ситуации он может видеть свою будущую жизнь? Кем он может стать? Это определить пока трудно. Легче сказать, кем он уже не может быть. Он не может больше быть колдуном Дома Синего Ворона. Он слишком много сделал для своего Дома, и с него будут спрашивать так же, как спрашивали раньше, привычные к его могуществу. А у него не осталось сил для повторения прошлых успехов. Значит, Дому следует искать другого колдуна, которому, возможно, будет помогать советом Гунналуг. Но сам он, как только вернется из дальнего набега старший ярл, объявит об уходе на покой и, скорее всего, уединится в своей башне…
Хотя уединение и отрешение от дел вовсе не обязательно. Гунналуг деятельный человек по своей натуре и всегда тосковал, когда долго засиживался в неведении. И он не сможет долго пребывать в бездействии в том месте, где все его действия когда-то были наделены мощью. Это будет просто мучением. Покой ему не нужен. Разве что в другой форме.
А что вообще такое покой при его положении? Возможно, он найдет себе ученика. Необходимо только подыскать сильный Дом, норвежский или шведский, без разницы, сильный Дом, не имеющий своего колдуна, выбрать способного ученика из младших ярлов и заниматься с ним, как с самим Гунналугом занимался когда-то его учитель. Научив простому, помнится, учитель уже использовал тогда еще слабые силы Гунналуга в своих целях. И Гунналуг сможет так же использовать своих учеников. Их, конечно же, будет много… Много потому, что он не захочет своими руками создавать такого колдуна, который будет в состоянии затмить его собственную былую славу. Он научит азам. Но научит всерьез. Он не будет делать ярмарочных фокусников. Он будет делать в меру сильных колдунов. Именно – делать… И управлять их объединенными силами. И беречь эти силы от взгляда Хозяина, если только это окажется возможным. Сберечь можно будет только тогда, когда эти силы не будут проявлять себя настолько же ярко, насколько проявлял себя сам Гунналуг. Хозяин не будет обращать внимания на мелочи, недостойные его внимания. Один камень на дороге еще ничего не значит. Но когда из камней состоит гора, дороге приходится эту гору огибать. Сила одного умеренного колдуна способна на малое. Но сила многих умеренных колдунов, объединенная в нужный момент, способна любую гору свернуть.
