Он бросился в лодку, думая, что Тереза останется на острове и лодочник вернется за ней, когда он поднимется на борт «Феруччо», но она прыгнула в лодку вслед за ним. По ее словам, она хотела убедиться, что слуга, который должен был сопровождать Лорана и который погрузил багаж и сел на пароход в Специи, не забыл ничего из вещей, необходимых его хозяину в пути.
Итак, она воспользовалась остановкой маленького парохода в Порто-Венере, чтобы подняться на борт вместе с Лораном. Вичентино, слуга, о котором шла речь, дожидался их там. Читатель помнит, что это был доверенный человек, рекомендованный Палмером. Тереза отозвала его в сторону.
— Кошелек вашего хозяина у вас? — спросила она. — Я знаю, что он поручил вам оплачивать все расходы по путешествию. Сколько он вам доверил?
— Двести флорентийских лир, синьора; но я думаю, у него еще есть деньги в бумажнике.
Тереза осмотрела карманы Лорана, пока он спал. Она нашла бумажник, но заранее знала, что он почти пуст. Лоран много тратил во Флоренции; расходы во время его болезни были весьма значительны. Он отдал Палмеру остатки своего маленького состояния, попросив его записать, сколько он истратил, но даже не взглянул на этот счет. В отношении расходов Лоран был совсем ребенок, он до сих пор не знал, что сколько стоит за границей, не знал даже курса денег в различных провинциях. Ему казалось, что суммы, отданной Вичентино, должно хватить надолго, а ее не хватило бы даже доехать до границы человеку, у которого и понятия не было о расчетливости.
Тереза отдала Вичентино все, что у нее было с собой в Италии; она даже не оставила себе суммы, необходимой, чтобы прожить несколько дней; видя, что приближается Лоран, она успела отложить для себя несколько золотых монет из свертка, который быстро сунула слуге со словами:
— Вот это было у него в карманах, он очень рассеянный и предпочитает, чтобы деньги были у вас.
И она обернулась к художнику, чтобы на прощание пожать ему руку. На этот раз она обманула его без угрызений совести. Прежде он раздражался, приходил в отчаяние, когда она хотела платить его долги; теперь она была для него только матерью и имела право поступать так.
Лоран ничего не заметил.
— Еще минутку, Тереза, — сказал он сквозь слезы. — Провожающих предупредят, когда им пора будет сойти с корабля в лодки, — зазвонит колокол.
Она взяла его под руку и пошла посмотреть его каюту; спать в ней было довольно удобно, но там отвратительно пахло рыбой. Тереза хотела отдать ему свой флакон с духами, но она потеряла его на утесе Палмарии.
— О чем вы тревожитесь? — спросил он, растроганный ее заботами. — Дайте мне веточку лаванды, которую мы собирали вместе там, в песках.
Тереза приколола цветы к корсажу своего платья; отдать их значило оставить ему нечто вроде залога любви. Ей показалось, что просьба эта не совсем деликатна, женский инстинкт не позволил ей отдать ему эти цветы, но, облокотившись на борт парохода, она увидела в одной из лодок, привязанных к причалу, мальчика, предлагающего пассажирам большие букеты фиалок. Она поискала у себя в кармане, с радостью обнаружила там последнюю монетку и бросила ее маленькому продавцу, а тот послал ей через борт свой самый красивый букет; она ловко поймала его и разбросала цветы по каюте Лорана, который понял чувства своей подруги, вызвавшие этот поступок, но никогда не узнал, что за фиалки Тереза отдала свою последнюю монетку.
Какой-то молодой человек, дорожная одежда и аристократический вид которого отличали его от остальных пассажиров — почти все они были торговцы оливковым маслом и мелкие береговые лавочники, — прошел мимо Лорана и, посмотрев на него, сказал:
— А, это вы!
Они обменялись холодным рукопожатием, поздоровавшись с тем бесстрастным выражением лица, которое отличает людей хорошего тона. Однако это был один из тех прежних приятелей Лорана по кутежам, о которых он, когда скучал, отзывался Терезе как о своих лучших, единственных друзьях. В те минуты он добавлял: «Это люди моего круга!», потому что, досадуя на Терезу, Лоран всегда вспоминал, что он дворянин.
Но теперь он глубоко раскаялся и вместо того, чтобы обрадоваться этой встрече, мысленно послал к черту докучного свидетеля его прощания с Терезой. Господин де Верак — так звали его старого приятеля — знал Терезу, потому что был представлен ей в Париже Лораном; почтительно поклонившись, он сказал, что это большая удача встретить на жалком маленьком «Феруччо» таких попутчиков, как она и Лоран.
— Но я не поеду с вами, — ответила она, — я остаюсь здесь.
— Как здесь? Где? В Порто-Венере?
— В Италии.
— Вот как! Так, значит, Фовель выполнит ваши поручения в Генуе и завтра вернется?
— Нет! — сказал Лоран, раздраженный этим любопытством, которое показалось ему нескромным. — Я еду в Швейцарию, а мадемуазель Жак туда не едет. Это вас удивляет? Ну, так знайте, что мадемуазель Жак покидает меня и что я очень этим огорчен. Понимаете?
— Нет, — улыбаясь, ответил Верак, — но мне и незачем…
— Напротив, вам нужно понять, что произошло, — продолжал Лоран несколько надменно и резко, — я заслужил то, что со мной случилось, и подчиняюсь этому, потому что мадемуазель Жак, несмотря на мои проступки, соблаговолила быть мне сестрой и матерью во время смертельной болезни, от которой я только что излечился; следовательно, я обязан ей не только уважением и дружескими чувствами, но и глубокой благодарностью.
Верак был очень удивлен тем, что услышал. Эта история была для него совершенно непонятна. Он отошел из скромности, сказав Терезе, что его не удивляет ни один ее поступок, но краем глаза следил за прощанием обоих друзей. Тереза, стоя у причала, где ее толкали и теснили местные жители, которые бурно и шумно обнимались при звуках колокола, оповещавшего об отправлении, с материнской заботой поцеловала Лорана в лоб. Оба они плакали; потом она спустилась в лодку и велела причалить к бесформенной и темной лестнице из плоских скал, по которой можно было подняться в городок Порто- Венере.
Лоран удивился, что она направилась туда, вместо того чтобы вернуться в Специю.
«Ах, Палмер, конечно, здесь и ждет ее», — подумал он, заливаясь слезами.
Но десять минут спустя, когда «Феруччо», не без труда выйдя в море, поворачивал напротив мыса, Лоран, бросив последний взгляд на эту мрачную скалу, увидел на площадке старой, разрушенной крепости чей-то силуэт. Волосы, золотившиеся в лучах заходящего солнца, развевались по ветру; это были светлые волосы Терезы и ее обожаемый Лораном профиль. Она была одна. Лоран пылко протянул к ней руки, потом сжал их в знак раскаяния, и губы его прошептали два слова, которые унес морской ветер:
— Прости! Прости!
Господин де Верак с удивлением смотрел на Лорана, и Лоран, человек, больше всего на свете боящийся показаться смешным, не обратил никакого внимания на присутствие своего бывшего приятеля по кутежам. В тот момент он даже с какой-то гордостью бросал ему вызов.
Когда берег исчез в вечернем тумане, Лоран сел на скамью рядом с Вераком.
— Ну, расскажите же мне это странное приключение, — сказал Верак. — Вы уже слишком много сказали, чтобы остановиться на полпути. Все ваши парижские друзья, словом, весь Париж, потому что вы человек знаменитый, будут спрашивать, как окончилась ваша связь с мадемуазель Жак, которая тоже слишком известна, чтобы не возбуждать любопытства. Что я им отвечу?
— Что вы видели меня очень печальным и очень глупым. То, что я сказал вам, можно выразить в двух словах. Надо ли повторять вам их?
— Значит, это вы покинули ее первый? Я хотел бы, чтобы было так, для вас это было бы лучше!
— Да, я вас понимаю, мы смешны, когда нам изменяют, но нас уважают все, если мы начнем первыми. Прежде я рассуждал так вместе с вами, таков был наш кодекс, но у меня совершенно другие понятия об этом с тех пор, как я полюбил. Я изменил, меня покинули, я в отчаянии, значит, наши старые теории противоречили здравому смыслу. Найдите в этой науке жизни, которой мы придерживались вместе с вами, какой-нибудь довод, чтобы он освободил меня от моих сожалений и страданий, и я скажу, что вы правы.
