В конце восемнадцатого века наблюдатели и официальные представители испанской Короны рекомендовали властям увеличивать количество и площади сахарных плантаций и ввозить больше африканцев для обеспечения контролируемой альтернативы непокорным местным трудовым ресурсам. В соответствии с наложенным правительством ограничением рабы не должны были превышать двенадцати процентов от белого населения.
Невольников на острове становилось все больше, и обращались с ними все хуже. Для урегулирования отношений рабов и их хозяев испанское правительство издавало Своды законов о рабовладении, последний из которых появился на свет в 1842 году. Рабовладельцам предписывалось «усердно внушать (рабам), что они обязаны повиноваться властям, почитать священнослужителей, уважать белых людей, учтиво вести себя с цветным населением и жить в согласии с другими невольниками». Свод определял, сколько еды полагалось рабу в неделю и сколько предметов одежды в год, а также ограничивал продолжительность рабочего дня (десять часов и шестнадцать во время сбора урожая). Раб должен был «подчиняться и выказывать такое же почтение хозяевам, майордомос, майоралес и другим управляющим, какое выказывает он родному отцу, и выполнять все требования и возложенные на него обязанности; в случае же их невыполнения рабу назначается наказание, исполняемое человеком, на которого возложено руководство, в соответствии с характером нарушения или невоздержанности в виде тюремного заключения, кандалов, цепей, колодок или тисков, налагаемых на ноги, но ни в коем случае не на голову, или порки кнутом, не превышающей двадцати пяти ударов».
Предполагалось, что рабовладельцы будут следовать сорока восьми положениям Свода, однако злоупотребления случались чудовищные, и, если на хозяина представляли рапорт о плохом обращении с невольниками, делу редко давали ход.
В 1845 году, когда Ана, Рамон и Иносенте поселились в Лос-Хемелосе, испанское правительство запретило ввоз пленных африканцев на Пуэрто-Рико. К тому времени на плантации было пятнадцать рабов-босалес, привезенных из Африки мужчин и женщин, что составляло больше половины работников. Основная часть этих босалес раньше трудилась на датских островах Сент-Томас и Санта-Крус или во французских колониях — на Мартинике или в Гваделупе. Пытаясь вырваться на свободу, невольники бросались в море, где их подбирали корабли, патрулировавшие территорию в поисках беглецов. Вместо того чтобы возвращать рабов законным владельцам, капитаны продавали их на незаконных торгах в укромных бухточках и заводях на других островах. Приобретая рабов в подобных местах, новые хозяева экономили на налоге, взимаемом испанским правительством в размере двадцати пяти песо с каждого раба. Десятерых из тридцати трех рабов плантации Лос-Хемелос Северо Фуэнтес купил на нелегальных торгах сразу после того, как близнецы встретились с ним и наняли его управляющим.
Северо принадлежали лучшие невольники, которых он отдавал внаем на гасиенду. Управляющий владел плотником Хосе, его женой Инес, их детьми, а также Флорой, кухаркой Мартой, слугой близнецов Тео, его женой Паулой и застенчивой маленькой девочкой по имени Нена, носившей воду, убиравшей дом и стиравшей белье.
Остальную рабочую силу составляли креолы. Рожденные в рабстве здесь, на острове, они имели ничуть не больше прав или привилегий, чем те, кого захватили в плен и привезли из других мест.
Северо глаз не спускал с босалес, поскольку они больше, чем креолы, были склонны к побегу. Им запрещалось разговаривать на родном языке. Как только невольников доставляли в испанские колонии, их крестили, не принимая во внимание, откуда они были родом, и по-новому называли несчастных, невзирая на традиции и племенные имена. Те, кто прибыл с Мартиники, из Гваделупы, с островов Сент-Томас и Санта-Крус, говорили на французском, голландском или английском, но их тоже заставляли учить испанский.
Вопреки стараниям островитян испанизировать босалес, те были верны обычаям и предрассудкам своих предков. Некоторые из них были кровными врагами, и эту вражду не истребило даже изнурительное плавание через океан. Щедрые порции кнута заставляли их работать вместе, и все-таки в первый месяц после прибытия босалес в Лос-Хемелос один невольник убил другого, так как в Африке их племена враждовали. Северо Фуэнтес избил виновного до полусмерти, но рабы стоили так дорого и так трудно было их обучать, что убийцу привели в чувство и отправили на работы в поле, как только он смог встать на ноги.
Рабы-креолы боялись босалес и одновременно испытывали перед ними благоговейный трепет, поскольку те были хранителями традиций, которые рожденные на острове невольники либо забыли, либо вообще никогда не знали. Попытки заставить рабов принять католицизм как единственно правильную веру оказались успешными лишь отчасти. Ни босалес, ни креолы не видели причин, почему нельзя молиться всем сразу: и своим племенным божкам, и Господу Богу, и Непорочной Деве. Как бы то ни было, испанцы не разрешали рабам говорить на родных языках, поэтому африканцы называли своих божков по-испански. Йемайя, йорубская богиня моря и плодородия, превратилась в Деву Марию; Балабу Ай, бог врачевания, стал святым Лазарем; Обатала, создавший людей из глины и покровительствующий увечным, функционировал как милосердная Матерь Божия.
Трое босалес были последователями ислама. Они отказывались есть свинину, которая составляла основу мясного рациона невольников, и отдавали другим рабам свою порцию шпика в обмен на овощи и кукурузную похлебку. А еще они хотели молиться пять раз в день, но стоило им встать на колени, как их тут же стегали плетью и заставляли возобновлять работу.
Основная часть чернокожего населения острова — не важно, босалес, креолы или невольники, рожденные на соседних с Пуэрто-Рико островах, — принадлежала к племенам йоруба, игбо и мандинка, проживавшим на территории Тропической и Центральной Африки.
Флора была из конголезских пигмеев. Девочкой ее взяли в плен вместе с матерью, но та умерла по пути в Вест-Индию. Раньше она работала горничной у жены торговца.
— Ей нравилось, что я такая маленькая, — говорила Флора, чей рост был чуть больше метра двадцати.
Бывшей хозяйке хотелось иметь горничную, на которую она могла бы взирать сверху вниз.
Плечи и руки Флоры покрывали шрамы, нанесенные, как она говорила, перед ее «первой кровью». У многих босалес лица и руки пестрели замысловатыми узорами из шрамов и татуировок. У Тео разнокалиберные пятнышки окружали глаза и усеивали лоб и щеки. У его жены Паулы нижняя часть лица была покрыта вертикальными полосами, а руки — орнаментом из колец. У нескольких мужчин и женщин мочки и губы были изуродованы массивными украшениями, которых теперь их лишили. Поначалу все эти шрамы и отметины вызывали у Аны отвращение, однако чем дольше она жила на гасиенде Лос-Хемелос, тем легче ей давалось не замечать того, чего она видеть не хотела.
Северо рассказал Ане, Рамону и Иносенте, что площадь подавляющего количества сахарных плантаций на Пуэрто-Рико в среднем составляет семьдесят пять куэрдас и гасиенда Лос-Хемелос со своими двумястами куэрдас считалась огромной плантацией, хотя большая часть земель была занята лесами, рощами и пастбищами.
— Один мачетеро должен срубить минимум куэрда сахарного тростника, — сообщил управляющий.
Становилось ясно: двадцати пяти мужчин и женщин, унаследованных доном Эухенио, было недостаточно для произведения всех необходимых работ на тридцати куэрдас, занятых под посадки.
— Каждый второй раб непригоден для работы на поле: кто еще молод, кто слишком стар, а кто искалечен, — объяснил Северо. — Из записей предыдущего управляющего я выяснил, что три человека, числившиеся в документах, сбежали и их так и не поймали.
В настоящий момент на плантации насчитывалось пятьдесят рабов, но только двадцать из них были способны выполнять непосильную работу по рубке, скирдованию, перевозке и переработке тростника. И каждому приходилось вкалывать за двоих.
Вникнув со временем в суть дела, братья осознали, что работа на плантации оказалась куда труднее, чем им представлялось и чем рисовала Ана. Как-то вечером все трое сидели за ужином. Ана ошиблась в расчетах, и провизии из Сан-Хуана привезли меньше, чем требовалось. Теперь их пища мало отличалась от того, чем кормили работников, — в основном на стол подавали корнеплоды, овощные бананы, рыбу и сезонные фрукты.
— Помнишь отчеты полковника Флинтера и других путешественников? — спросил Рамон, накалывая
