Кошки говорят «мяу»

23

Я раскрыл глаза и увидел красноватые резные ножки стульев, четырехлапую толстую ногу овального стола карельской березы, а левее огромный экран телевизора со «снегом». Я подумал, что снова

(вошел?.. Влез?.. Попал?…)

окунулся в какой-то кошмар, но услышал негромкое требовательное мяуканье, повернул голову влево (как же у меня затекла шея!) и увидел Кота, сидящего у мойки, возле пустой миски, и выжидающе смотрящего на… Нет не на меня, а на диван, возле которого я сидел на полу, расставив согнутые в коленях ноги, и на котором…

Я повернулся (как же у меня затекло все тело!), поднял голову и уставился на Рыжую, сидевшую с поджатыми под себя ногами на диване — обхватив себя обеими руками, она старалась унять дрожь (у нее это не получалось) и смотрела на Кота.

— Он хочет есть, — сказал я не потому, что хотел сообщить ей этот и без того очевидный факт, а чтобы послушать звук собственного голоса… Чтобы узнать, звучит он, или я опять лишь раскрываю рот, а оттуда не вылетает ни….

Голос звучал, причем звучал вполне нормально — не хрипел, не заикался, не срывался на фальцет.

— Да, — сказал она (тоже вполне нормально), перестала дрожать и спустила ноги с дивана. Двигалась она как-то замедленно, словно все тело у нее тоже затекло.

Я подтянул к себе ноги, перевернулся, встал на колени, положил правую руку ей на ляжку, легонько оперся на нее, чтобы подняться на ноги — совсем легонько, но тут же скривился от боли, потому что… Мы оба посмотрели на мою распухшую руку с окровавленными и уже начинающими синеть суставами пальцев, а потом — друг на друга. Рыжая снова задрожала, опять обхватила себя руками и с трудом выдавила:

— Значит… это было…

— Угу, — кивнул я и осторожно (в руке еще пульсировали отголоски боли) погладил ее ногу. — Было…

— Это было там… — уже легче произнесла она. — Там, где ты когда-то… На том самом месте, где ты — с мотоциклом?..

Я опять кивнул.

— И мы не… Не умерли? — как-то совсем по-детски, наивно спросила она.

— Задай вопрос полегче, — устало выговорил я. На меня и вправду, помимо затекшего, ноющего тела и пульсирующей тупой болью правой руки, навалилась какая-то тупая усталость. Спать не хотелось, лежать — тоже, хотелось просто закрыть глаза и отключиться на время, а может и…

Навсегда.

Это не усталость, понял я, это — то, что мы видели и что… просто не помещается в… ни во что, чем мы воспринимаем окружающую среду… Мы слишком маленькие, чтобы оно поместилось… Нет, оно — слишком большое… Мы…

Мне нужно было что-то сделать, мне нужно было какое-то действие, чтобы хоть как-то… отвлечься, мне нужна была цель. Я обвел глазами огромную комнату, уставился на «снег» на экране телевизора, перевел взгляд на кассету, лежавшую на крышке углового шкафа… Значит вторая была все еще в видаке — ну, да, никто же не вынимал ее. Ее надо…

— Надо стереть кассеты, — пробормотал я, поднялся на ноги, добрел до стола, уселся на стул, взял пульт и включил перемотку…

Когда кассета перекрутилась на начало, я нажал на кнопку записи и наверное случайно задел кнопку четвертого канала, потому что «снег» на экране пропал, возникла картинка…

— Серьезная авария произошла примерно полтора часа назад на одном из московских проспектов, в районе Сущевского Вала, — сообщил нам ведущий выпуска новостей Михаил Осокин. — Иномарка, принадлежащая крупному московскому предпринимателю, была обстреляна из неизвестной автомашины — по свидетельству редких прохожих, марки «Вольво», бежевого или серого цвета, — и на огромной скорости врезалась в трамвай. Из пассажиров трамвая никто не пострадал. Трое находившихся в иномарке — владелец, телохранитель и шофер, — погибли сразу, до приезда скорой помощи и работников правоохранительных органов. По предварительным данным от пулевого ранения в голову скончался лишь водитель, владелец же и охранник погибли в результате столкновения, причем, любопытная деталь, — Осокин глянул прямо в экран, его худое, интеллигентное лицо как-то осунулось и… постарело, — охранника, сидевшего рядом шофером, выбросило из машины через ветровое стекло на трамвайные рельсы, и… — Осокин на мгновение запнулся. — Тело его было разрезано колесами трамвая на несколько частей. Я прошу прощения за столь кровавые подробности, но именно так было указано в полученной нами сводке происшествий, — Осокин помолчал, глядя прямо перед собой, потом перевел взгляд на камеру, выдавил улыбку и сказал. — Это все новости последнего выпуска на канале эн-тэ-вэ. Я с вами прощаюсь, а вас ждут еще новости спорта…

Появилась рекламная заставка, потом молодой красивый брюнет в белом халате зашевелил губами…

— Every time you eat… Каждый раз во время еды…

Я выключил телевизор, оставив включенным на записи видак, и тупо уставился на пульт. Никаких мыслей в голове не было. Одна унылая пустота, и… трудновато дышать.

* * *

— Что ты крикнул ЕМУ?

— Кому? — спросил я машинально, уже зная, про кого она говорит.

— ЕМУ… Большому? Когда ударил моего мужа, и он покатился прямо к… к ЕГО лапам, и…

— Рыжик, я… Я ничего не кричал, я… Просто подумал…

— Нет, — настойчиво перебила она, ты крикнул! Я — слышала!.. Ты крикнул что-то… Что-то вроде: «Прикончи… за маленькую!» — Рыжая яростно замотала головой. — Ты просто не хочешь сказать, ты… Что-то скрываешь… Зачем? Неужели я и сейчас, после всего, такая… такая…. — Она расплакалась. — Чу… Чужая?..

Во мне шевельнулась жалость, но я задавил в себе этот слабенький хилый «росток», потому что…

Потому что в мозгу у меня, как на видеомагнитофоне, прокручивалась «лента» с нашим ужином… при свечах. И лента кассеты, которую сунул в видак Ковбой — на которой действительно прокручивался наш ужин при свечах и на которой я увидел, что она была тогда вовсе не такой пьяной, какой хотела казаться.

— А ты — не скрываешь? — спросил я.

Все еще плача, она помотала головой.

— Тогда расскажи мне кое-что, — она подняла на меня заплаканное лицо, посмотрела в глаза и медленно кивнула. — Когда мы ужинали, ты вроде как напилась и стала предлагать мне… Ну, рассказывать про сейф и как мы отошлем документики, — она вздрогнула, но не отвела взгляд. — Ты — шутила? Ты — валяла дурака, или?…

Она отвела взгляд. Ожидая ответа, я молчал. Она — тоже. Потом она вздохнула и тихо сказала:

— Не знаю.

— Вот как?

— Да, вот так, — огрызнулась она. — Я… не хотела его убивать, но тогда он бы меня… Слушай, я не могу тебе сейчас рассказать все, но поверь, я просто хотела посмотреть, как ты ответишь, как ты станешь… Твою реакцию, и… Я не знаю. Правда, не знаю! Ты, — она опять заглянула мне в глаза, — не веришь мне? Ты думаешь… — она запнулась и осторожно положила руку мне на плечо.

(…Мягкая кошачья лапка с глубоко втянутыми маленькими, словно игрушечными, коготками? Или… не маленькими? И совсем не игрушечными. Не так уж она безобидна, и