2.07.2063
– Мечник! – Вскарабкавшийся на поваленную металлическую опору Игнач смотрел в бинокль. – Не вырвемся! Слишком их много, собак этих клятых. Посмотри, как плотно стоят.
– Да видел я уже. – Спорить с Игначом смысла не было, он был прав.
Вторые сутки мы сидели на южной окраине Адыка в укрепрайоне, который подготовили пластуны, и двигаться дальше не решались. Если до этого места преследователи только трусили в стороне, то здесь нас зажали, и собак было не две тысячи, как в Меклете, а раза в три больше. Причём были здесь не только матёрые псы, но и щенки с суками. И складывалось ощущение, что вокруг нас собралось всё их племя, и, пока они не получат тело своего вожака, собаки будут стоять на месте.
Оставив Игнача, который продолжал наблюдение, я направился по нашему укреплению, развалинам овцеводческой фермы, и стал проверять воинов, которые сидели на своих огневых позициях и были готовы к бою. Всё в порядке, кому положено спать – спит, а кому бодрствовать, тот внимательно обшаривает взглядом окрестности. Как выпутаться из этой ситуации, в которую сам же влез, ума не приложу. Чувствую, что выход есть, уверен в этом, но найти его пока не могу. Идти на прорыв – не вариант, собаки всей массой задавят, а здесь сидеть – тем более, с голоду перемрём.
– Командир! – меня окликнул один из пластунов, здоровенный парнище, кровь с молоком, румянец во всю щёку, который охранял наш трофей – сильно исхудавшего, но тем не менее всё ещё очень грозного и мощного собачьего вожака.
– Да? – Я остановился рядом с ним.
– Нельзя ли на этом посту смену почаще производить?
– А что такое?
– Голова болит, и не у меня одного. Кто эту зверюгу, – он зло посмотрел на спутанного пса, – охраняет, тому не по себе. Никак два часа не высидеть. Полчаса проходит, и хоть вешайся, так башка раскалывается. Пока снотворное было, всё хорошо, тварь спит, и у нас всё нормально, а так – тяжко.
Мне вспомнились слова старика, встреченного нами несколько дней назад, про его общение с собачьим вожаком, и я спросил:
– Это всё?
– Ну… – замялся парень.
– Говори как есть, пойму.
– Сегодня утром Петруха псу в глаза посмотрел, и ему какие-то видения были. Он так перепугался, что теперь ни за какие коврижки на этот пост становиться не хочет.
– Ясно, смена каждые полчаса, и в глаза собаке не смотреть. С проблемой попробуем разобраться.
Пластун был удовлетворён, улыбнулся и снова уселся рядом с вожаком умных собак. Я отправился дальше, и первое, что сделал, – это завалился на пару часов поспать. То, что я собирался осуществить, должно было потребовать от меня немало сил.
Проснувшись в назначенный себе срок, я выпил чайку, взбодрился, ещё раз проверил посты, предупредил Игнача о том, что хочу сделать, и подошёл к спутанному сетями псу. Рядом с ним находился один из гвардейцев, он беспокойно переминался с ноги на ногу и явно с нетерпением ожидал смены.
– Свободен, – сказал я ему. – Отойди к костру, и сменщик пусть там же находится.
– Хочешь попробовать со зверем пообщаться? – Гвардеец кивнул на пса.
– Да.
– Если что, мы рядом. – Воин кивнул и отошёл.
Присев напротив пса, я глубоко вздохнул, унял естественное волнение и посмотрел в жёлтые глаза огромной овчарки. Наши взгляды скрестились и как будто спутались в единое целое. Спустя минуту я утонул в этой желтизне, и ко мне в мозг начали приходить видения. Сначала это были маленькие кусочки чего-то неосознанного, обрывки воспоминаний. Но вот произошла какая-то подстройка, и я ощутил себя не только Александром Мечниковым, человеком, но и вольным псом с непроизносимым именем, которое выражалось в сложном рыке и весьма приблизительно его можно было расшифровать как Лидер.
Он-я родился, неосознанно тыкается в материнский сосок, поглощает живительную жидкость, спит, просыпается и снова питается. Идёт осознание себя. Рядом мать, большая, добрая и тёплая. Он-я не один, у матери ещё четыре щенка, три брата и сестра. Идёт постоянный шум, он не осознаёт, что это такое, а я понимаю, что это шум работающих машин, возможно дизелей или каких-то генераторов. Он-я открывает глаза и видит двуногих, которые приносят для матери еду, безвкусную белую массу, и наливают в большую миску воду.
Проходят дни, и он-я понимает, что они с матерью и другими щенками находятся в клетке. Мать передает видения, что так было не всегда, что они под землёй, а где-то есть поверхность, и там есть воля. Двуногие делятся на хороших и плохих. Хорошие остались где-то далеко, а злые мучают их и хотят сделать из них рабов. Она передаёт, что надо быть терпеливым, не показывать двуногим, что они могут передавать и принимать информацию как-то помимо рыка и лая. Все щенки воспринимают видения-образы, посылаемые матерью, как должное и ведут себя осторожно.
Он-я подрос, стал крепко стоять на ногах, и однажды рядом с клеткой остановились два двуногих. Они были не в серых комбинезонах, как те, которые приносили им еду, а в белых халатах. Мать передала, что эти двуногие самые опасные из всех, необходимо быть ещё более осторожным, чем обычно, и затаиться. Братья и сестра прижались к тёплому материнскому боку, а он, наоборот, подполз поближе к толстым прутьям клетки и вслушался в голос страшных двуногих, которые сами себя обозначали словом человек, а когда их было более двух – люди.
Один из людей, толстенький человек с одышкой, говорил другому, худому и со стёклами на глазах:
– Сенчин, вы обещали результат, а его нет. Вы говорили, что ваш вирионный ретровирус особенно сильно проявится на этом выводке. Однако никаких признаков, которые бы подтверждали ваши слова, нет. Что это, очередная ошибка или сознательный обман? Сколько можно обещать прорыв?
– Господин Майлс, – голос худого был глух, – я не ошибаюсь, и то, как себя ведёт этот выводок, только доказывает мою правоту. Посмотрите на щенков. Они стараются быть обычными и ничем не примечательными, но этим и выдают себя. Результат есть, но такому далёкому от науки прагматику, как вы, он не виден. Вчера вам был представлен полный отчёт о проделанной работе, а вы, впрочем как и всегда, даже не удосужились его прочесть.
– Бросьте, профессор, – толстяк взмахнул рукой, – мы с вами разные люди, вы учёный, а я военный. Я ничего не понимаю в ваших отчётах, а термины вроде вирионный инфекционный фактор, мегадальтон, типоспецифический антиген или трансактиватор сводят меня с ума. Вы пользуетесь этим и попросту морочите мне голову. Ваша задача была проста: по наработкам советских учёных создать боевое животное с зачатками разума, а вы пытаетесь шагнуть дальше и сделать из этих собак полноценных разумных существ. Вы уверены, что достигли положительного результата?
– Да, Майлс, я уверен, и анализы ДНК, взятые у этих особей, не лгут. Изменения в организме самки и её потомства необратимы, и это новый вид разумных существ. Мы как боги, Майлс. Представьте себе это. Мы – творцы!
– Боги не стали бы сидеть под земной толщей вот уже десять лет, – ухмыльнулся толстяк. – И для того, чтобы выйти на поверхность как хозяева нового мира, нам надо подчинить себе этих мутантов и заставить их работать только на себя.
– Всё будет, но для этого нужно терпение.
– К чёрту терпение! К чёрту ласку, когда этих тварей можно просто выдрессировать! Смотрите, как надо. – Майлс хватает какую-то длинную палку, которая стоит в углу, и тычет в мать.
Электрический удар! Самка сжимается в комок и жалобно скулит, а мучитель наносит удар по щенку. Боль! Резкая и мгновенная боль! На миг разум покидает тело и снова возвращается в него.
– Остановитесь! – Худой выхватывает палку из рук мучителя и ставит её обратно в угол. – С этими так нельзя, это не боевые образцы и не экспериментальные. Их надо беречь.
– Ничего. – Майлс усмехается. – Этот метод подчинения опробован многократно, так что и здесь он себя оправдает.
– Дайте мне ещё месяц, – попросил худой.
Толстяк прошёлся из угла в угол и сказал:
– Хорошо, Сенчин, но этот месяц будет только один, а потом эти особи будут переданы в общую группу
