Заря цвета пепла

— В кои-то веки слышу разумные слова. Я уж было подумал, что Софи тебя того… окончательно приголубила и будешь ты теперь боеспособен, как жирный парижский голубь Пикассо.

— У Пикассо была голубка.

— Однохренственно. Хоть ты и зануда, надеюсь, в голубку все же не превратишься.

— Карета! Карета! — раздалось с афишной тумбы.

Мальчишка, восседавший на ее железном колпаке, тыкал пальцем, указывая на движущуюся вдоль улицы кавалькаду. Шестеро всадников кортежа, экипаж, запряженный четверкой лошадей. Еще двое кавалеристов замыкали выезд. Плюмажи качались над шляпами наездников, егерские мундиры радовали глаз яркостью. Толпа возбужденно зашумела. Те, кто принес на улицу Победы жалобы и прошения, напряглись, готовясь рывком преодолеть расстояние до крыльца, чтобы вручить бумагу кому-нибудь из адъютантов полководца, а если повезет, и ему самому.

— Вот они — бурьяны славы! — проталкиваясь поближе к месту, где, по его расчетам, должна была остановиться карета, со слезой в голосе комментировал Лис. — Тяжела ты, треуголка Бонапарта.

— Куда прешь?!

— Хуторянин, пропусти ветерана Азенкура, тебе шо, повылазило?

— А это что такое? — Взгляд моего друга выхватил из толпы темноволосого смуглого мужчину, по виду южанина, в черном дорожном плаще.

Он мягко отделился от афишной тумбы и начал пробиваться ко входу в особняк, выхватывая на ходу изо рта дымящуюся трубку.

— Что случилось?

— Сдается мне, Капитан, шо у Бонапарта щас будет разрыв шаблона.

— В каком смысле?

— В осколочном! Это террорист!

— С чего ты взял?

— Капитан, ты дилетант! Вся толпа с прошениями держит руки наружу, а у этого одна рука с тлеющей трубкой, вторая под плащом… у него там пистоль или, что вероятнее, бомба.

Карета поравнялась с крыльцом, дружные крики «Виват!» сотрясли улицу, задребезжали стекла в окнах. Кортеж остановился, открылась дверь особняка, и на пороге, сопровождаемый адъютантами, появился любимец славы, отточенный меч республики, покоритель Италии. Он был худощав, невысок, длинные черные волосы, забранные в пучок, контрастировали с серыми, цвета холодной стали, глазами, яркими на бледном, слегка желтоватом лице. Толпа снова взвыла, суетливо замахала руками, на мгновение превращаясь в единый живой организм с сотней конечностей.

— Ложись! — заорал Лис.

Я увидел его глазами, как брюнет распахивает плащ, в руке его, действительно, гранада[42], как он подносит трубку к фитилю. Взмах, бросок, выстрел…

Толпа с криком и визгом бросается в разные стороны: кто — закрывать генерала, кто — прочь от кареты, а кто, включая егерей кортежа, — прямиком к Лису.

— Идиоты! — вопит Сергей. — А если там второй метатель?!

Его никто не слушает. Всадник прыгает на него прямо с коня, спеша выхватить разряженный пистолет, скрутить и повалить на землю.

— Придурки малахольные! Бездари! Шоб вам всю жизнь подкованных лягушек есть!

— Отставить! — слышен над головой моего друга на удивление спокойный голос Бонапарта.

В чем в чем, а в хладнокровии ему не откажешь. Егеря выпрямляются с неохотой и явной досадой, как псы, у которых хозяин отнимает их законную кость. Двое удерживают Лиса за руки, один сзади, за шиворот. Бонапарт стоит перед ним, держа в руках чугунный шар с отверстием под фитиль. На затравочной трубке заметна внушительная щербина.

— Ты стрелял в гранаду?

— Шо спрашивать, сами не видите?!

Сергей получил чувствительный тычок под ребра.

— А ну, повежливее с генералом!

— Выходит, ты сбил фитиль в полете?

— Так и есть.

— Отменный выстрел.

— Спасибо на добром слове. Если б ваша легкоконная модная лавка еще не бросалась на честных граждан, так и бомбиста бы, глядишь, схватили. Это ж не охрана, а хор галантерейных приказчиков наутро после гулянки!

Бонапарт недовольно усмехнулся:

— Отличный выстрел, острый язык… Может, еще что умеешь?

— Да не вопрос! Разрешите продемонстрировать?

— Отчего же, показывай. — Наполеон собрался было скомандовать егерям отпустить пленника, но лисовское показательное выступление уже началась.

Пятка его левой ноги обрушилась на стопу конвоира, стоявшего слева. Тот от боли не успел сообразить, что происходит, ослабил хватку и тут же, получив локтем в подбородок, уселся на мостовую. Второй страж немедля последовал за ним, хватаясь за расплющенный нос. Третий попытался еще сильнее ухватить смутьяна за шкирку, но пустое: мой напарник уже развернулся, сбивая захват, цепляя противника обеими руками за вихрастый затылок и с силой опуская его навстречу летящему вверх колену. Егерь рухнул наземь, но прежде, чем он упал, его сабля перекочевала в руки Сергея.

— Где-то так.

Вокруг послышался шорох выхватываемых клинков.

— Нет, погодите! — крикнул Бонапарт.

Лис протянул ему трофейное оружие рукоятью вперед.

— Браво, браво! Впечатляет, — прокомментировал Наполеон.

— Да это так, шалости, — самодовольно отмахнулся мой друг. — Я ж вижу, они хорошие парни. Может, гладью вышивать умеют или, там, портки стирать. У каждого ж свои таланты.

Лица егерей приобрели характерный пурпурный цвет, точь-в-точь мантия византийских императоров.

— Составьте-ка мне компанию, почтеннейший гражданин…

— Серж. Серж Рейнар л’Арсо д’Орбиньяк.

— Жюно! — Генерал повернулся к одному из адъютантов. — Немедленно отправляйтесь к министру полиции, сообщите ему о происшествии. Гражданин д’Орбиньяк, вы хорошо рассмотрели бомбиста?

— Портреты рисовать не мастер, но узнаю.

— Вот и отлично. А теперь пожалуйте в карету.

Глава 12

Когда становится очевидным, что цели не достичь, не меняйте цели, измените действия.

Конфуций

Я шел по улице Сен-Жак, знакомой мне издавна. Вероятно, и она теперь именовалась по-другому, но у вечно мятежных, вечно фрондирующих студиозусов, которые обитали в Латинском квартале на протяжении более чем пяти веков, как обычно, не было ни денег, ни желания менять таблички на домах. Вот и сейчас ватага с бутылками сидра в руках шла передо мной вдоль улицы, цепляя прохожих и горланя