Заря цвета пепла

песню весьма фривольного содержания. Мне невольно припомнилась другая, не менее залихватская, которую некогда исполнял брат Адриен[43]. Я улыбнулся своим мыслям. Действительно, забавно было бы услышать от какого-нибудь прохожего: «Ба, погодите, да это же наш добрый король Генрих!» Впрочем, без институтского грима наше сходство не столь разительно, да и не время сейчас в Париже хвалиться сходством с монархом, пусть и давно почившим в бозе.

Я нашел-таки старую «Шишку». Здание было перестроено, и, вероятно, не раз. Как гласила вывеска, здесь располагались гостиница и таверна, действующие аж с 1570 года. Нынешний владелец не стал уточнять, что в ту пору на месте условно-респектабельной гостиницы располагался бордель, и я, усмехнувшись, решил сохранить его маленький секрет. Волна ностальгических воспоминаний подхватила меня. Еще бы, совсем недавно по нашему летоисчислению и одновременно — много жизней тому назад, именно здесь выхаживал меня после тяжелого ранения и контузии верный лейтенант гасконских пистольеров Мано де Батц, впоследствии — сеньор крошечного замка Артаньян. Как любит говорить Лис, «много огненной воды утекло с тех пор».

Я зашел в таверну и сел за столик, до конца не понимая, что намереваюсь делать дальше.

— Чего желаете, гражданин лейтенант?

Передо мной стояла крупная девица с формами, коим отдали бы должное маэстро Питер Пауль Рубенс и вся его школа. Это был не мой тип женщин, однако стоило признать, что привлекательности и обаяния хозяйке заведения не занимать. Я почему-то сразу про себя решил, что это именно хозяйка, а не просто официантка.

— У вас есть кофе?

— А как же! Прекрасный кофе с Мартиники. Желаете с ликером? А то, может, по-венски?

Я, не отрываясь, смотрел на девушку.

— Просто кофе, покрепче… Простите, сударыня, вас, случайно, зовут не Жозефина?

— Нет, гражданин лейтенант, Мадлен. Но Жозефиной звали мою дорогую матушку. Вы что же, знали ее?

Я помотал головой. Не говорить же собеседнице, о какой Жозефине я вспомнил в эту минуту.

— Странно, месье. — Хозяйка пожала плечами и отошла за кофе. Минут через пять она вернулась с моим заказом. — Желаете еще чего-нибудь?

— Нет, спасибо.

— Месье кого-то ожидает?

— Нет.

— Кого-то разыскивает?

— Ну да, — пошутил я, — некоего господина де Батца. Быть может, вы знаете такого?

— Не знаю, — явно поперхнувшись, выдавила девушка и тут же отскочила.

— Что за ерунда? — пробормотал я себе под нос, глядя вслед Мадлен.

Конечно, времена и миры порой устраивают презабавные совпадения, но таких на моей памяти еще не бывало. Хозяйка «Шишки» явно знала «некоего господина де Батца»!

Я допил кофе, бросил монету на стол и вышел. Сидеть здесь долее не было смысла. Мадо так и не показалась из маленькой комнаты за стойкой, доверив зал какой-то прислуге. Раздумывая, не снять ли мне на всякий случай номер в этой гостинице, я отправился в штаб генерала Дарю, отдать многострадальный пакет. Это была возможность моей натурализации в Париже. Пренебречь ею было бы неразумно.

Углубленный в свои мысли, я вышел на старую набережную Ла-Валлетт и вдруг испытал странное ощущение — тяжесть взгляда между лопаток. На набережной, как всегда, суетились торговцы голубями, нахваливая свой товар. Впрочем, каждому парижанину известно, что покупать их здесь — легчайший способ заразиться одной из множества препротивнейших болезней. Однако в Париже всегда много приезжих, обремененных безденежьем.

Остановившись возле одного из торгашей, я сделал вид, что рассматриваю птицу, и, кивая в такт уверениям, что лишь такой знаток, как я, мог отобрать самый превосходный экземпляр не только на этой набережной, но и на всем побережье Сены, вглядывался в лица тех, кто до этого двигался позади меня. Один из фланировавших по набережной мужчин, по виду голодранец, заметив мой интерес, вдруг как-то суетливо свернул в подворотню, точно внезапно припомнив, куда идет.

Ба, да за мной следят! Причем неумело. Забавная новость! Неужели обещанные Лантенаком «глаза»? Я активировал связь.

— Лис, за мною хвост.

— А передо мною четыре.

— В каком смысле?

— Ну, я в карете еду.

— Ты можешь не дурачиться?

— А шо мне с этого будет?

— Послушай, тут какая-то несусветица, которой я не могу найти внятного объяснения.

— Ни фига себе раскладец! А шо, такое бывает? Ты мне скажи, из волн Сены всплыла Атлантида?

— Нет, я был в «Шишке», там хозяйничает девушка, страшно похожая на толстуху Жози.

— Тоже мне невидаль. Может, она ее пра-пра-пра, уж не знаю, в какой степени, внучка?

— Может быть. Скорее всего, так оно и есть. Странно другое. Она, как мне показалось, знает господина де Батца.

— Д’Артаньяна? Нашего? Или того, что у Дюма?

— Да я-то почем знаю! И тот и другой давным-давно умерли, а насчет нынешнего хозяйка «Шишки» что-то скрывает. Не исключено, что это она хвост ко мне приставила. Может, конечно, и Лантенак, но почему от «Шишки»?

— А может, ты ей приглянулся. Она как собой-то?

— Скорее, в твоем вкусе.

— О, это интересно, стоит посетить, — оживился Лис. — Ты, как освободишься, притяни хвоста куда-нибудь в укромное место, я его приму, обсудим ситуацию, поговорим за жизнь мотузяную. А пока не мешай нам лясы точить. Кстати, тебя это тоже касается…

* * *

— Итак, месье, не ошибусь, если скажу, что вы дворянин и в прошлом, вероятно, офицер.

— Чистейшая правда, мой генерал. Лейтенант пикардийских шевальжеров.

— Сражались против Республики?

— Нет. Мне чертовски не нравятся войны, в которых французы воюют с французами.

— Стало быть, эмигрант.

— Скажем так: мы с другом — командиром моего эскадрона — посвятили свободное время странствиям и размышлениям.

Генерал Бонапарт улыбнулся:

— Хорошо, не хотите говорить — не говорите. Меня устроит, если вы поклянетесь, что не замышляете дурного против меня и Республики.

— Против вас ничего, а шо касается Республики, которая, если верить папаше Вольтеру, означает не что иное, как общее дело, то мне известно лишь одно дело, которое хорошо делать всем сообща.

— Это какое же?

— Ну как же. Хорошо пожрать и выпить. И то иногда за сладкий кус друг другу морды в кровь расшибают. Все же остальное — или каждый сам по себе, или, как у нас с вами, старых вояк, заведено: эскадроны, роты, полки. Все четко, все определенно, везде единоначалие. Без единоначалия никак — не армия, а дерьмо на лопате.

— Вы забавный собеседник, — кивнул Наполеон.

— Вот! А мой капитан утверждает, что у меня слишком длинный язык и что когда-нибудь он доведет меня до гильотины. В смысле, язык, а не капитан.