Алексей с Варварой Александровной подошли к парадному и хотели звонить в колокольчик, как вдруг обнаружили, что дверь не заперта.
– Странно, – удивилась барышня. – Папа велел усилить все запоры.
Плохое предчувствие охватило Лыкова. Отстранив спутницу плечом, он вынул из-за ремня револьвер и шагнул внутрь. И сразу же попал сапогами в лужу крови. У раздевальни распластался на полу рослый бородатый детина, у него было перерезано горло. Перепрыгнув через тело, сыщик бросился наверх; за его спиной тихо ахнул девичий голос. Ворвавшись в гостиную, Алексей натолкнулся на второй труп. Пожилой, болезненного вида мужчина с породистым лицом (на кого похож? Ах, да – на Михаила Обыденнова!) лежал на спине и смотрел стеклянными глазами на люстру. Титулярный советник медленно убрал свой «веблей» и присел на тахту. Эх, зачем добряк Каргер дал ему сегодня утром поспать лишние три часа! И как сейчас уберечь Варвару Александровну от того ужаса, что ее ожидает?
Лыков сидел в гостиной у Благово и молчал. Он только что доложил о происшествии, а также о том, как снял наблюдение с дома Нефедьева и забыл его восстановить. Молчал и Благово. А о чем тут говорить? Все ясно. Ловить Кокушкина надо было срочно. А штаты сыскного отделения не резиновые, и люди в нем не железные… Начальство это понимает и Алексея, конечно, простит. Но погибло еще два человека, и обрублены концы…
Лыков тщательно обыскал дом Нефедьева и действительно нашел в бюро прошение на Высочайшее имя. В нем покойный писал:
«Ваше Императорское Величество!
Волею невероятных обстоятельств моя дочь Варвара оказывается рожденной вне законного брака. В этом нет ее вины, да и моей тоже; мы стали жертвами плутовской проделки. Я воспитывал ее семнадцать лет как любимое и законное дитя, а теперь, когда смерть моя близка, у Варвары не оказывается средств к существованию. И это на самой заре ее вступления во взрослую жизнь. Трудно придумать отцу большую боль перед отходом в иной мир.
Эта боль усугубляется моим собственным ужасным поступком. Государь! Я пособник убийства. Неожиданно явившийся ко мне мой побочный сын, Михаил Обыденнов, дал доказательства того, что он на самом деле Нефедьев. А моя дочь бастард. И предъявил права на наследство в обход Варвары. Известие сие так поразило меня, что я потерял способность рассуждать и совершил тяжкий грех. Совместно с братом Евдокимом, также не заинтересованным в появлении нового наследника, я заплатил одному человеку за то, что тот убьет Михаила. Не знаю даже, как зовут этого юношу. Он гимназист, соученик моего сына, и в свои младые годы уже законченный негодяй.
Ваше Императорское Величество! Я – преступник, не имеющий права на прощение. По состоянию своего здоровья я никак не смогу понести заслуженную кару. Просто не успею. Мне остается другой суд – Божий. И он окажется пострашнее земного, ибо вынесенное им наказание не будет иметь срока. Я покидаю этот мир больной, мучимый совестью, преданный собственным братом и заживо оплаканный любимой дочерью. И мысли мои все сейчас о ней, не о себе. Мне остается одно: припасть к Вашим стопам и просить о милосердии. Пожалейте невинное создание! Позвольте мне удочерить Варвару. И тем самым вновь вернуть ей те права состояния, которых она обманом оказалась лишена. Установленным законом способом, согласно 144-й ст. п. 2 1-й части Х тома Св. Зак.[102], я сделать этого уже не смогу.
Остаюсь Вашего Величества недостойный, но верный подданный несчастный Александр Нефедьев».
– Значит, имя убийцы мы из этого письма не получили, – констатировал Благово. – Что с его дочерью? Жаль девчонку: в семнадцать лет лишиться сразу всего.
– У Варвары Александровны нервный припадок. Я отвез ее в Мартыновскую больницу и попросил свою сестрицу присмотреть за ней. И, когда выпишут, не оставить своей опекой.
– Понятно. Сколько человек было в доме?
– Кухарка и горничная находились в своих комнатах. Ничего не знают. Гувернантка мадемуазель Бриньяк, француженка, читала книгу в библиотеке и слышала какой-то шум, но не придала значения. Кучер и дворник с женой обитают во флигеле. И еще камердинер. Он в момент убийства отлучился из дома.
– Это подозрительно. И Обыденнова он к барину привел, и во время нападения очень вовремя отлучился. Возьмите старика под наблюдение, только очень осторожно.
– Слушаюсь!
– И мамзель еще раз допроси. Она лишь гувернантка или нечто большее? Нефедьев был большой саврас. И если так, то не рассказывал ли он ей чего-либо пред смертью?
– Есть!
– Теперь о Рыкаткине. Где он находился в момент убийства?
– Разумеется, у тетки. И в ночь гибели Обыденнова тоже.
– Полное инобытие?
– Да. Готова подтвердить под присягой.
– Врет?
– Конечно. Но это не доказуемо.
– Что у нас еще есть? Варвара Александровна слышала голос убийцы, но не видела его. Может быть, устроить им свидание?
– Что это даст, Павел Афанасьевич? Присяжные не примут такую улику. Велика вероятность ошибки.
– Евдоким Нефедьев?
– Все отрицает. Брат-де его в письме оговорил, желая отомстить за отказ удочерить племянницу.
– А почему он отказался это сделать? Ведь ранее обещал.
– Объясняет вздорным характером Варвары Александровны, что, конечно же, неправда.
– А она сущий ангел?
– Так точно, – твердо ответил Лыков и даже не покраснел.
– Смотри у меня! – погрозил ему пальцем Благово. – Дело в первую очередь! Скажи мне лучше: что для нас теперь самое главное?
– Главное – понять, как васильсурский мещанский сын Михаил Обыденнов смог оказаться законным наследником Нефедьева. До сих пор не представляю себе способа сделать это.
– Молодец! Все ж я тебя кой-чему научил. Ты прав. Пока нет мотива – нет и подозреваемого. Мотив, конечно, это борьба за наследство, за пресловутое заповедное имение. Если мы найдем документы, подтверждающие права убитого мальчишки на фамилию Нефедьев, то загоним в угол Евдокима. Эти бумаги – приговор ему. А загоним Евдокима – он сдаст нам исполнителя. Одному ведь скучно на каторгу идти!
– Ищем, но безуспешно. Форосков вернулся из Василь-Сурска ни с чем. Мать Михаила молчит. Видать, много денег дали в свое время, а неродного не жалко. Других родственников нет. В метрическую книгу Михаил Обыденнов вписан как сын своих формальных родителей. Но другие документы существуют, и достоверные – иначе парня бы не убили.
– Если убийца Рыкаткин, они у него. Обыск делали?
– Да. Сначала в общежитии на Грузинской, потом у тетки. Пусто…
– Нагрянь еще раз в общежитие, неожиданно, и переверни там все.
– Если бумаги оказались у Серафима, то он давно их уничтожил. Это же такая улика!
– Ни в коем случае. Иначе чем же он станет шантажировать Евдокима Нефедьева? Доказательств против последнего у нас нет, и тот скоро вступит в права наследования огромным имением. Если бумаги сжечь, то он ничего и не заплатит. Получится, что Рыкаткин зарезал двух человек бесплатно! Он на это никогда не пойдет. Надо отыскать тайник.
– Слушаюсь!
Утром следующего дня агент Заусайлов, одетый артельщиком, следил за черным ходом нефедьевского дома. В одиннадцатом часу он увидел того, за кем должен был наблюдать. Камердинер Тронов с пустой корзиной в руках, словно бы за покупками, вышел на улицу и тут же шмыгнул в проулок. Выждав необходимое время, Заусайлов двинулся за ним по панели; следом на отдалении ехала пролетка. Старик привел сыщиков на Жуковскую улицу в дом Ранненкампфа, бывший Некрасова, и пробыл там около получаса. Агенты дожидались его снаружи.
