Внезапно Холмс прищурился и извлек из торфа жестяной сундук, который я не заметил.
— Откройте сундук, Ватсон, — шепнул Холмс, — и старайтесь шуметь погромче.
Я последовал его указаниям – ржавые петли издали громкий скрежет, а Холмс растворился в темноте главного коридора.
Прежде чем я успел изучить лежащие в сундуке документы, из глубины гробницы донесся крик и топот ног. Я спрятал бумаги в жилетный карман, схватил фонарь и ринулся в темноту.
Холмс мертвой хваткой держал седого мужчину, издававшего нечленораздельные возгласы. Наконец ему удалось произнести:
— Пожалуйста, отпустите меня. Я не могу убежать, так как ваш друг преградил мне путь.
Холмс разжал руки, и некоторое время мы молча стояли, глядя друг на друга. Тишину нарушало только наше тяжелое дыхание.
— Полагаю, вы Джеймс Эддлтон? — наконец осведомился Холмс.
Человек кивнул. Сильное сходство с двумя беднягами в Блумсбери безошибочно подтверждало предположение Холмса.
Мой друг начал задавать вопросы, но Эддлтон не отвечал, уверенный, что мы правительственные агенты, посланные с целью убить его. Только когда Холмс назвал ему наши имена и убедил его, что мы действительно те, за кого себя выдаем, он немного расслабился и промолвил:
— Мой брат Ричард питал глубокое уважение к вашей деятельности.
— Бумаги в сундуке… — снова начал Холмс, несомненно, слышавший, как я ими шуршал. — Они имеют отношение к этим раскопкам?
— Скандал! — выпалил Эддлтон. Его щека задергалась от нервного тика. — Скандал, который может потрясти самые основы государства и погубить великого человека! Мое сердце разрывается при мысли об этом!
Джеймс Эддлтон был невообразимо грязен от, очевидно, недельного пребывания под землей. Каким образом он прожил это время, я никогда не узнаю, но ему явно досталось от демонов.
— Возможно, вам лучше начать с самого начала, — предложил Холмс.
Мы сели среди разбросанных вокруг костей и артефактов и стали слушать бессвязное и ужасное повествование Джеймса Эддлтона.
— Я геолог и топограф, — заговорил он. — Наша семья отличается любовью к прошлому, заботой о сохранении фактов и подробностей исторических событий. Мой брат Уильям всю жизнь занимался составлением каталогов политических событий – вел протоколы, собирал доклады и меморандумы. Ричард разделял его любовь к подробностям, но обратил свои таланты на научные изыскания, хотя не поднялся дальше младшего куратора – в его отделе было много интриг. Какая печальная ирония, что наши карьеры пересекались в таком ужасном месте и мы не можем договориться, как нам действовать дальше! О, если бы я знал, какая ужасная месть обрушится на мою семью!
Он с трудом взял себя в руки. Холмс и я обменялись взглядами – сейчас было не время сообщать ему новость о трагической гибели братьев.
— Понимаете, я не знал, что здесь кто-то есть. Никто не знал, кому принадлежит это место. Все, что можно было вытянуть из жителей деревни, это истории, которыми пугают детей, — по крайней мере, я так думал, прежде чем… Боже, прости меня! В тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году мне поручили вскрыть этот курган якобы для археологических раскопок. Это было правительственное задание – его не хотели поручать кому-либо из местных. Я не знал почему и не задавал вопросов, так как нуждался в работе. А потом, через месяц, меня снова вызвали и велели засыпать вход. Я не понимал, зачем это нужно, но делал то, что мне приказано. Я быстро и квалифицированно выполнил свою работу и уехал. Криков я ни разу не слышал…
— Значит, здесь остались люди? Работающих на раскопках не предупредили, чтобы они вовремя ушли отсюда?
— Да. — Старший Эддлтон печально покачал головой. Внезапно его взгляд стал диким и он вцепился в щеку, словно пытаясь справиться со спазмом лицевых мышц. Через минуту ему удалось подавить нахлынувший на него ужас и он продолжал, жалобно глядя на Холмса:
— Это были чернокожие рабы из Африки, которых много лет держали в поместье, принадлежавшем Гладстону[23]. Они работали на него, возделывали землю, может, рубили торф – не знаю. Но кто-то в правительстве пронюхал об этом и собрался разоблачить его чудовищное лицемерие. Ведь это тот самый Гладстон, который столько сделал, чтобы покончить с подобной жестокостью! Ему пришлось заметать следы… — Несчастный стал плакать и рвать на себе волосы. Холмс с трудом успокоил его и заставил продолжить рассказ.
— Я получил приказ вскрыть могилу и зарыть ее снова, с людьми внутри! Я не приводил их туда! Я ничего не знал и ничего не слышал – я только делал то, что мне говорили!
— Кто нашел эти бумаги? — спокойно спросил Холмс.
— Уильям, — ответил Эддлтон, вытирая слезы грязным рукавом. — Копаясь в старых правительственных архивах, он обнаружил эти письма. Но какой смысл сейчас дискредитировать Гладстона – почти слепого старика? Потом мы поняли, что это означает для работы Ричарда. Понимаете, я рассказал ему о кургане, и он добился выделения средств на раскопки. Для него это явилось неожиданной удачей – невскрытая древняя гробница в Уилтшире, когда археологи полагали, что они давно обнаружили все что можно. Ричард испытывал постоянную горечь из-за неудавшейся карьеры, и он позволил честолюбию одержать верх над благоразумием, солгав музею о местонахождении кургана. Он не сообщил начальству, что не установил, кому принадлежит участок, — просто приехал сюда с рабочими и начал раскопки. Ричард систематизировал и заносил в каталог все находки, но потом Гладстон, очевидно, что-то пронюхал, и музей прекратил субсидии. Ричард пришел в бешенство. Он тайком перенес находки в наш полуподвал, запер их там и сказал музейному начальству, что уничтожил их, как того от него требовали. Но Уильям не мог вынести даже мысли, что существуют доказательства, уличающие Гладстона в преступлении. Он считал его хорошим человеком, что бы тот ни сделал и ни приказал сделать, а лояльность была для него превыше всего. Уильям требовал уничтожить находки и бумаги. Это привело Ричарда в ужас. «Спрятать – да, но уничтожить – никогда! — кричал он. — Нельзя так варварски относиться к истории!» Мы никак не могли прийти к согласию, и я боялся, что Уильям сделает что-нибудь ужасное, поэтому привез документы сюда и спрятал их в могиле людей, которых они обрекли на смерть. С тех пор как Уильям нашел их и я понял, что натворил, я не могу спать – меня будят крики…
Несчастный заткнул уши, раскачиваясь взад-вперед и тихо плача.
Я был потрясен его рассказом, но Холмса, казалось, больше интересовал сам рассказчик.
— Они пытались прорыть туннель, — сказал он, — но их завалило, так как им было нечем как следует подпереть стены. Их убил обвал, а не вы, Эддлтон. Вы не знали, что эти люди находились там.
Его слова действовали гипнотически, возможно, потому что он сам был убежден в их правдивости. Эддлтон медленно поднял взгляд.
— Но разве вы не слышите крики? — спросил он. — Не видите прячущиеся тени? Погибли пятьдесят человек! Пятьдесят человек были погребены в подземной тюрьме, чтобы Гладстон мог спасти свою репутацию…
— Тогда убийца – Гладстон, — заявил Холмс. — Вы были всего лишь невольным орудием. Невольным, Эддлтон! — Он медленно поднялся и протянул руку. — Пошли. Мы отвезем вас в Лондон.
Эддлтон покорно поплелся за нами. Его возбуждение улеглось под успокаивающим влиянием Холмса. Я старался не думать, что случится с ним потом, пока мы медленно карабкались вверх по отлогому коридору и наконец снова вдохнули чистый ночной воздух. Известие о гибели братьев могло окончательно повергнуть его во мрак безумия. Но этому не суждено было произойти. Приблизившись к выходу, мы увидели снаружи огни. Значит, наш приход не остался незамеченным.
Эддлтон, уверенный, что это правительственные агенты, которых он опасался, с криком бросился назад в коридор или в боковой туннель гробницы – этого мы так и не узнали, ибо на сей раз его страхи оправдались. Люди, поджидавшие нас, не были сторожами поместья – они даже не назвали себя, а молча проводили нас в деревню, не поддаваясь попыткам Холмса выудить из них информацию. Один из них поехал с нами в ночном экипаже до Троубриджа и проследил, чтобы мы сели в последний лондонский поезд. Хотя я и был переполнен впечатлениями от того, что нам удалось открыть, все же я чувствовал
