визитом милосердия. То, что миссис Пейдж настаивала на разговоре с этой супружеской парой наедине. Пожар, от которого она пострадала. И наконец быстрый отъезд Дарлингтона и его супруги в длительное путешествие в дальние края… Вам ясна картина, Ватсон?
— Нет, — был вынужден признаться я. — Не ясна!
— Руфус Дарлингтон был убийцей, — продолжал Холмс. — Убийцей, который избежал наказания, прячась за юбку женщины.
— Боже мой, Холмс! Вы имеете в виду, что Дарлингтон застрелил Карлтона Пейджа?
— Мистер Пейдж узнал о связи Дарлингтона с его женой и, будучи весьма жестоким супругом, сильно ее избил. Это до такой степени взбесило его светлость, что он отправился в дом Пейджа с револьвером. Возможно, он собирался только пригрозить Пейджу, но, как часто бывает в подобных случаях, револьвер выстрелил.
— Но ведь миссис Пейдж взяла вину на себя!
— По-своему она благородная женщина, — сухо промолвил Холмс. — Но я подозреваю, что Дарлингтон предложил ей это, убедив ее, что суд сочувственно относится к избиваемым женам. Как вам известно, суд не проявил снисхождения, приговорив миссис Пейдж к пожизненному заключению. Тогда Дарлингтон поклялся, что найдет способ добиться ее освобождения и отблагодарить за то, что она взяла на себя его вину. Руфус Дарлингтон состряпал дерзкий план, но ведь в дерзости ему не откажешь… Понадобилось несколько месяцев поисков, прежде чем он обнаружил молодую женщину, достаточно походившую на новую обитательницу женской тюрьмы. Он начал за ней ухаживать и легко ее завоевал. Разумеется, она была ниже его по положению, но это не имело значения. Главным являлось сходство.
Я понемногу начал видеть свет.
— Значит, «навязчивая идея» была всего лишь притворством? Она только прикидывалась, будто считает себя леди Дарлингтон?
— Это была подготовка, — ответил Холмс. — Симуляция умственного расстройства должна была соответствовать состоянию подлинной миссис Дарлингтон, когда женщины поменяются местами.
— Выходит, целью их визита было произвести подмену?
— Конечно! Они без труда справились с ни о чем не подозревающей леди Дарлингтон, миссис Пейдж поменялась с ней одеждой, после чего преступная пара устроила пожар, надеясь уничтожить улики.
— Вы хотите сказать, что их не заботило, что бедняжка могла бы погибнуть в огне?
— Безусловно, — мрачно подтвердил Холмс. — Но то, что она выжила, ничего не меняло. В ней признали ту же заключенную с той же манией величия… А лорд и «леди» Дарлингтон получили возможность отправиться в кругосветное путешествие и затем вести безмятежную жизнь на острове, где никто не стал бы сомневаться в ее личности.
— Значит, вы посетили доктора Блевина, чтобы узнать, имелись ли у лорда Дарлингтона родимые пятна или шрамы, о которых могло быть известно только его жене?
— «Туз пик», — кивнул Холмс. — Интересно, рассматривал ли лорд Дарлингтон свое родимое пятно как дурную примету, предвестник безвременной кончины? — Он подобрал вечернюю газету и молча протянул ее мне.
На первой полосе сообщалось о том, что британский пароход «Крейти» столкнулся с германским судном в Северном море. В списке погибших были имена лорда и леди Дарлингтон. Я пытался пробудить в себе чувство жалости, но тщетно.
Что касается Шерлока Холмса, то он был поглощен раскуриванием трубки – удовольствие, испытываемое от табака, свидетельствовало о наступившем выздоровлении.
Х. Пол Джефферс
ПРОИСШЕСТВИЕ С РУССКОЙ СТАРУХОЙ
За два года, прошедшие с тех пор как я поселился с Шерлоком Холмсом в квартире на Бейкер-стрит, № 221-б, я прилагал немало усилий, приспосабливаясь ко многим своеобразным, даже странным чертам характера и привычкам моего друга, которые, собственно говоря, и побудили его заняться уникальной в своем роде деятельностью частного сыщика-консультанта. Постепенно я приучал себя к его периодам задумчивого молчания, зловонным химическим опытам, многочисленным весьма неприятным на вид посетителям в гостиной, которую он именовал своим кабинетом, и веренице детективов из Скотланд-Ярда, неспособных раскрыть преступление без его помощи. Подобно миссис Хадсон, нашей терпеливой квартирной хозяйке, я примирился с его необычным образом жизни и больше не удивлялся его внезапным приходам и уходам, часто оборачивающимся длительным, никак не объясняемым отсутствием.
Я также приспособился к приказам бросать любое занятие и сопровождать Холмса на очередное расследование. «Пойдемте, Ватсон, — окликал он меня, заглядывая ко мне в комнату. — Игра началась!»
Не будучи обремененным делами после моей отставки, я с энтузиазмом принимал участие в расследованиях вроде того, которое привело нас в Сток-Морен в апреле 1883 года. Записки об этом необычайном деле, названном мною «Пестрая лента», я просматривал спустя несколько дней после нашего возвращения на Бейкер-стрит, когда Холмс вошел в мою комнату с послеполуденной почтой.
— Это вам, — сказал он, бросая два конверта на мой стол.
До этого момента я принимал без протестов собственническую позицию Холмса в отношении любого конверта или посылки, доставляемых по нашему общему адресу. Ни один из предметов, адресованных мне, не попадал в мои руки без тщательного изучения Холмсом его внешних данных. Но сейчас, еще не вполне придя в себя после ужасных событий в Сток-Морене, я наконец решился выразить долго накапливаемое недовольство его бесцеремонным поведением.
— Знаете, Ватсон, — обиженным тоном заявил Холмс, — я и понятия не имел, что вы станете расстраиваться из-за таких пустяков. Вы ведь знаете мои методы. Я полагал, что вы, как человек науки, понимаете, что я всего лишь оттачиваю мои способности делать выводы, основанные на наблюдениях. Уверяю вас, нет ничего более поучительного и потенциально важного для сыщика, чем почерк, почтовые марки и чернила, используемые для почтовых штемпелей. Вы имеете какое-нибудь представление о том, сколько можно узнать об отправителях с помощью того, каким образом они адресуют свою корреспонденцию? Написан ли адрес в спешке? Какие использованы канцелярские принадлежности? Из простого письма, не вскрывая его, можно извлечь множество информации!
Я был удовлетворен лишь частично и проворчал:
— Не сомневаюсь, что вы напишете монографию на эту тему!
— Разумеется! — воскликнул Холмс, взяв трубку с полки над камином. — Пока что я установил не менее четырнадцати сортов чернил, используемых Королевской почтой, и почти сотню водяных знаков английских производителей бумаги, а также более двух десятков в Соединенных Штатах. Например, в прошлом году вы получили восемь писем на бумаге, изготовленной в Сан-Франциско. Это привело меня к выводу, что в упомянутом городе проживает ваш очень близкий родственник, у которого, к сожалению, произошли недавно серьезные неприятности, возможно, связанные со здоровьем.
— Насчет писем вы правы. Они касаются моего брата. Он очень болен, и болезнь оставила его и его жену почти без гроша.
Холмс с сочувствием положил мне руку на плечо.
— Я искренне сожалею, друг мой. Если нужна моя помощь, вам стоит только сказать.
