резное кресло с шелковыми полушками.
Аль-Рашид радостно приветствовал меня, потом взял у слуги кувшин с розовой водой и полил ее мне на руки с таким любезным видом, что я стал думать, не ошибся ли я в нем и не окажется ли он приятным спутником. Аль-Рашид подал мне полотенце, затем повторил весь ритуал для своего друга Питерсона.
— Хорошо, что здесь имеется цивилизованная компания, — сказал он. — Ваше присутствие – большая честь для нас, мистер Холмс. Наверное, не найдется человека на прекрасной земле Англии, который не читал о вашей блистательной службе делу правосудия. Вы – последний из рыцарей короля Артура, и память о вашем посещении моей скромной палатки я буду лелеять до конца дней и в загробном мире.
— Благодарю вас, сэр, хотя боюсь, что вы преувеличиваете мои заслуги. Газеты уделяли внимание моим расследованиям куда больше, чем они того стоят. Напротив, это для меня честь познакомиться с принцем царствующего дома Рашида, как и с вами, сэр, — добавил я, обернувшись к Питерсону.
— Это Халид ибн Питерсон, мой друг со школьных дней, — представил его аль-Рашид.
— Питерсон? — переспросил я. — Это не арабская фамилия.
— Разумеется, сэр, — кивнул Питерсон.
Глядя на него при ярком освещении, я видел несомненные признаки смешанного происхождения. У него были темные глаза и профиль араба, но кожа была слишком светлой для палящего солнца пустыни, а выбивавшиеся из-под куфьи волосы имели темно-рыжий оттенок, очевидно, промежуточный между черными волосами арабской матери и светлыми – отца-европейца. В отличие от аль-Рашида, Питерсон носил свой халат, как королевское одеяние, а по его лицу и движениям я чувствовал, что это крепкий и худощавый молодой человек, который не пал жертвой обжорства, пьянства и лености.
— Мой отец был учеником сэра Ричарда Бертона и прибыл в Аравию с его группой. Отца звали Джордж Питерсон, а его отцом – моим покойным дедом – был Ричард Питерсон, лорд Филлипсборн, — продолжал Питерсон, говоря по-английски без всякого акцента. — Мой отец изучал в Оксфорде арабский язык и ислам, но для него это являлось всего лишь упражнением интеллекта, покуда он не отправился в Аравию для расширения своих знаний. Насколько мне известно, мой дед гордился способностями отца к языкам и его осведомленностью в области восточных культур, надеясь, что Джордж когда-нибудь станет послом в Египте или Турции.
Но мой дед отнюдь не обрадовался, когда его единственный сын отбыл в Аравию с великим искателем приключений, сэром Ричардом Бертоном. Мой отец обладал страстью к познанию истины. Покинув группу Бертона, он стал учиться у одного из крупнейших знатоков ислама в Джидце и на втором году пребывания здесь принял веру Пророка. Ему пришлось отказаться от большого состояния в Англии, так как семья осудила его и лишила наследства.
Учитель высоко ценил моего отца, привез его в Мекку и представил как знатока законов верховным имамам. Одному из них, великому поэту Исе ибн-Халилу, так приглянулся молодой англичанин, что он устроил его брак со своей дочерью. Моя мать была лучшей невестой в Мекке, славившейся не только красотой, но также ученостью и благочестием. Таким образом, я рос в арабском доме со всеми преимуществами богатства и образования. Но больше всего я ценю то, что мои родители и мой дед были людьми великого ума и веры. После того как три моих дяди пали в бою, мой дед усыновил отца, и так как он уже очень стар, отцу предстоит унаследовать все его состояние.
— Но Джордж Питерсон унаследовал и состояние Питерсонов, — заметил я, вспомнив прочитанное в газетах. — Он был единственным прямым наследником мужского пола, а согласно какому-то очень старому пункту в завещании предков, состояние переходит только к прямому потомку. Суд поддержал это решение, хотя многие члены семьи были в ужасе. Халид улыбнулся.
— Да. Я второй сын моего отца. Мой брат унаследует все, чем наша семья владеет здесь, и займет место среди величайших знатоков шариата А меня отправят в изгнание содержать наш дом и поместье в Англии. По этой причине меня посылали туда изучать английские законы, как мой брат изучает исламские. Я люблю брата и почитаю его как старшего, но мне бы очень хотелось с ним поменяться.
— А мне бы хотелось навсегда остаться в Англии, — вздохнул аль-Рашид. — Впрочем, здесь имеются свои преимущества. Однако время обедать. Хотите что-нибудь выпить, мистер Холмс? У меня есть сносное бренди и приличный скоч.
Питерсон и я предпочли воду, а аль-Рашид налил себе солидную порцию виски.
— Насколько я понимаю, мой друг Халид не пьет, потому что он мусульманин и опасается греха. Хотя в Англии он не возражал против пива. Но вы ведь не мусульманин, мистер Холмс. Почему же вы предпочитаете воду хорошему скочу?
— Мое тело не привыкло к этому климату, ваше высочество, а алкоголь быстро обезвоживает организм. Возможно, для привыкшего к пустынным условиям это не препятствие, но так как Руб-аль-Хали известна как самое засушливое место на Земле, я думаю, мне лучше воздержаться.
Аль-Рашид кивнул и отодвинул свой стакан. Появились слуги, поставившие на большой медный стол тарелки, наполненные бараниной с рисом и овощами. Потом они принесли фарфоровую и серебряную посуду, а также большие ложки, свидетельствующие о западных пристрастиях. Бедуины едят руками с большого блюда, поэтому церемониал омовения рук является не только жестом гостеприимства, но и санитарной процедурой. Пиша была превосходной, и я сожалел о том, что Ватсон – большой любитель баранины – не может ее попробовать.
Во время еды беседа перешла на предстоящий брак мистера Питерсона, устроенный его родителями.
— После нашего возвращения Халид окончательно ударился в религию, — вздохнул аль-Рашид. — В Оксфорде он был первым учеником и никогда не присоединялся к нашим попойкам, а посещая публичный дом, всегда вступал с девушкой в брак.
— Это старая традиция, придерживаться которой не составляет труда, — запротестовал Питерсон. — Перед уходом я всегда разводился. Кроме того, девушки не понимали, что я произношу, так как я говорил по-арабски. Для них это не имело никакого значения.
— Зато имело для тебя, — с неприятной усмешкой сказал аль-Рашид.
— Извините, но каким образом можно вступить в брак на несколько часов? — спросил я из любопытства и надеясь избежать длительного спора
Питерсон махнул рукой, словно отмахиваясь от мухи.
— Согласно мусульманскому обряду, для вступления в брак мужчине достаточно трижды сказать женщине «я женюсь на тебе», а для развода – «я развожусь с тобой», после чего процедура считается законной. Арабские мужчины, уезжая надолго и не беря с собой своих настоящих жен, обычно вступают во временный брак на краткий период, чтобы наслаждаться домашними удобствами.
Подобная традиция показалась мне слишком опасной. Для меня это было всего лишь причудливым иностранным обычаем, но некоторые мужчины, имеющие слабость к прекрасному полу, могли бы вступать в брак великое множество раз. Например, Ватсон, если бы ему представилась подобная возможность, наверняка бы женился еще до окончания школы!
Именно подобные обычаи делали этот народ примитивным. Если брак можно заключить, всего лишь пробормотав несколько слов, если для освящения союза не требуется присутствия церкви и государства, значит, людям не знакомы самые важнейшие институты цивилизации. Брак – достояние цивилизованных народов, а арабы остаются дикими с их постоянными грабительскими набегами и межплеменными войнами.
— Я всегда считал английских леди куда более смышлеными, чем наши женщины, — заговорил аль- Рашид. — Они предоставляют мужчине то, в чем он больше всего нуждается, не давая никаких обязательств на период, составляющий час с небольшим, в то время как здесь от временных жен требуют готовить пищу и следить за домом. Хотя при разводе им выплачивают солидную сумму, она все равно меньше той, которая женщина в английском борделе зарабатывает за неделю.
— Но служащие в подобных заведениях должны все время платить за комнату, стол и одежду, — возразил я. — Насколько я понимаю, временных жен обеспечивают всем этим бесплатно.
Халид кивнул и улыбнулся.
— Совершенно верно. Им также часто дарят ковры и драгоценности.
— Но те несчастные, которые были вынуждены работать в публичных домах, считаются
