крючки. Солдаты досылали патроны в патронники.
Четвертаков и Седнев тоже выбрались из «РАФа», стояли у дверей, смотрели вслед генералу и капитану.
— Лотос — Центральному, — верещала рация. Вижу двоих террористов. Выходят из лифта. Прикрываются заложницей.
— Центральный — Лотосу, — Чесноков вглядывался в мутное стекло «таблетки». С расстояния, превышающего сотню метров, он не мог видеть террористов. — Все время держите их на мушке. Без моей команды огонь не открывать.
— Понял вас.
17:34. Нейтральная полоса
Капитан и сержант остановились у дверей, но на улицу не выходили. Наблюдали за приближающейся парой.
— Командир, — позвал прячущийся за перевернутым деревянным столом Пастор. — Их снайперы активизировались.
— Это нормально, — ответил капитан, почти не разжимая губ.
— На всякий случай я скомандую нашим, чтобы были наготове.
Генерал и спецназовец прошли КПП и тоже остановились, выжидая. Само собой получилось, что именно это место стало точкой встречи.
Капитан показал жестом: «Развяжите мешки». Те развязали, наклонили, чтобы террористы смогли убедиться: внутри действительно пачки банкнот.
— Все в порядке. Пошли, — скомандовал капитан сержанту.
Они вышли на улицу. Приблизились.
— Здесь все, — сказал спокойно Ледянский. — Десять миллионов, как договаривались. Вы обещали отпустить детей.
— Я помню. Сейчас их приведут, — ответил капитан.
— Почему вы не взяли детей сразу? — враждебно поинтересовался спецназовец.
— Их слишком много. Больше ста двадцати человек. В одну кабину мы бы не влезли, а этой девушке срочно требуется помощь врача.
Капитан посмотрел на спецназовца.
Тот не отвел взгляд. В его глазах читалось презрение и даже брезгливость. Словно перед ним стоял не человек, а омерзительная гадина.
— Может быть, вы возьмете ее и отнесете к машине, черт побери? — спросил капитан.
Спецназовец покосился на Ледянского. Тот кивнул, ни единым жестом не выдав своего волнения. Разве только дыхание немного участилось да на щеках выступил легкий румянец.
— Давайте, — спецназовец принял все еще спящую Наташу из рук сержанта, потопал через КПП к воротам.
На подмогу ему уже спешили трое милиционеров. Подбежали, засуетились бестолково вокруг. А спецназовец шагал, невозмутимо-сильный, несгибаемо-стальной, как растиражированный персонаж дурной монументальной агитки: «Советский пожарник выносит из огня многодетную мать».
Ледянский же даже не оглянулся. Он успел рассмотреть, во что эти изверги превратили лицо его дочери. Увидел генерал и край разорванной блузки. В груди у него образовалась гулкая пустота. Перед глазами поплыли круги. Он чувствовал, что сходит с ума от ненависти. Дикая, совершенно нечеловеческая злоба душила его, сдавливала грудь, прерывала ход всякой мысли, кроме одной: он должен отомстить.
Ледянский молил бога о том, чтобы террористы ничего не говорили. Просто стояли молча, пока не приведут детей. Иначе — этого генерал боялся больше всего — он может не сдержаться и кинуться на главаря. Вцепиться ему в горло руками, зубами, рвануть так, чтобы захрустели позвонки и кровь хлынула из раны фонтаном. Именно такой смерти заслуживали террористы. Страшной и мучительной, а главное — медленной.
Окруженный милиционерами спецназовец вышел на стоянку. И тут же, завывая сиреной, подлетела карета «Скорой помощи». Двое дюжих медбратьев сделали Наташе укол, уложили на носилки. И все это под предостерегающие окрики капитана:
— Осторожнее, мужики. Осторожнее.
Сержант, неотрывно наблюдавший за санитарами, покосился на генерала:
— Знаете, вы скажите родне, что ее... ну, словом, изнасиловали. Нужно, я слышал, в таких случаях к врачу идти.
Капитан хотел предостеречь сержанта, даже сделал останавливающий жест рукой, но было уже поздно.
Тот воспринимал реалии по-своему. Не чувствовал за собой вины, но чувствовал ответственность. Потому и сказал то, чего говорить никак не следовало.
Ледянский посмотрел на сержанта и вдруг все понял. Террористы издевались. В прошлый раз — главарь, теперь — этот... Они, как и многие другие выродки, упиваются своей властью и безнаказанностью. Этот день — самый главный день в их жизни. Крохотные, подлые калифы на час. Они утверждают себя унижением других. В такие моменты в человеке — если, конечно, их можно назвать людьми — проявляются самые скрытые стороны его натуры. Эти не исключение. Они стали зверями. Подлыми, кусающими исподтишка. И не считающими зазорным глумиться над уже поверженной, беззащитной жертвой.
— Что вам еще нужно? — резко спросил Ледянский. — Вы получили деньги, может быть, хватит? Забирайте свои доллары и убирайтесь. Оставьте в покое заложников.
— Да мы... — начал было сержант, но капитан успел остановить его, прежде чем тот выдал очередную порцию доброжелательности.
— Что вы? Сволочи, — Ледянского прорвало. Он понимал, что совершает непоправимую ошибку, недопустимую для мало-мальски грамотного профессионала, но ничего не мог с собой поделать. Профессиональные навыки задавило родительское отчаяние. — И вы еще называете себя офицерами? Офицеры не насилуют женщин, не избивают и не расстреливают пленных! Дьявол вас разбери. Какие вы солдаты? Вы — чудовища! Монстры! Кто угодно, но только не солдаты. Таких, как вы, надо втаптывать в землю! Сажать в клетки, чтобы другие могли посмотреть на вас и плюнуть вам в лицо! Вы! — Генерал повернулся к капитану. — Вы дали мне слово! Хотя... о чем это я? Какое может быть слово у террориста!
Капитан смотрел на него, прищурившись, и неприятная туманная улыбка блуждала по его губам.
— Что это с ним? — спросил сержант.
Капитан не ответил.
— Что со мной? — продолжал Ледянский, подступая к сержанту вплотную. — Ты спрашиваешь, что со мной, ублюдок? Эта девушка — моя дочь! — Он указал рукой в сторону площадки, с которой как раз выезжала «Скорая».
Спецназовец заметил изменение в позах разговаривающих. Он не мог слышать слов, но понял: что-то пошло не так. Напряглись еще больше снайперы, засуетился как-то странно Чесноков, рация заверещала на полтона выше.
Спецназовец побежал к КПП, вытаскивая на ходу пистолет и пряча его за спину.
В башне, на втором этаже, Фриц заметил это, заорал на всю аппаратную:
— Сволочи! Ребята, у них пушки! — поднял рацию: — Мужики, у этого придурка пистолет!
Рация в кармане у капитана выпалила голосом Фрица:
— Мужики, у этого придурка пистолет!
— Черт! — Сержант отступил на шаг, вскидывая автомат и целясь в Ледянского. — Нас подставили, командир!
И тотчас внутри «таблетки» выросли в полный рост еще три тени. Одинаково черные, со вскинутым к плечам оружием.
