Взволнованная Изабель попыталась побыстрей от него отделаться, чтобы не опоздать.
— Я… Я в аэропорт еду.
— Бежишь с Джерри, да? — почти серьезно спросил отец.
— Пап, не говори ерунды. Кстати, он в восемь часов придет. Передай ему, что я скоро вернусь. Как сложится.
Она выскочила из дома, оставив Рея строить догадки.
После бессонной ночи Мюриэл с трудом поверила своим глазам, когда увидела дочь в толпе встречающих.
— Как ты узнала? — спросила она, крепко ее обнимая. В голосе звучала тревога.
— Неважно. Ты мне почему не сообщила, что едешь? — набросилась на мать Изабель. Она с трудом удержалась, чтобы сразу не вывалить свою новость. Но сейчас это было не самое главное.
Захваченная врасплох, Мюриэл не знала, что придумать себе в оправдание.
— Ну, я же знаю, ты целый день на работе. Решила сделать тебе сюрприз и нагрянуть, как только запишусь.
— «Запишусь»? Куда? Что, черт возьми, происходит?
Мюриэл взяла дочь за руки и, глотая слезы, объявила:
— Эдмундо болен. Очень серьезно. — Она вздохнула. — Болезнь Гентингтона.
— Мам, какой ужас! И все равно надо было позвонить!
Мюриэл перебила ее:
— Здесь, в Центральной больнице Массачусетса, есть профессор, который придумал радикальное лечение. Но ФДА еще своего одобрения не дала. Я приехала просить его опробовать препарат на Эдмундо.
— Я пойду с тобой, — твердо заявила Изабель.
— Нет. Поверь мне, тебе лучше в это не встревать, — строго возразила мать.
— Ну вот что, мама, если ты так ставишь вопрос, я тебя вообще ни на минуту от себя не отпущу.
Мюриэл покорно качнула головой и вспомнила о приличиях:
— Спасибо, Изабель.
Поскольку время было еще раннее, они позавтракали в многолюдном кафе недалеко от клиники. Судя по всему, основную массу посетителей — с воспаленными глазами и в белых халатах — составляли врачи, освободившиеся с дежурства. Другие, бодренькие, только готовились к бою и сейчас обменивались новостями со своими коллегами. В центре дискуссии было то, что определяет жизнь бостонского врача, — кровяные клетки и бейсбольный клуб.
Словно не замечая нежелания матери обсуждать эту тему, Изабель обрушила на нее шквал вопросов.
— Мам, я ничего об этой болезни не знаю. Что это такое?
— Скажем так: это неврологическое заболевание, сродни бомбе замедленного действия. Постепенно все в организме приходит в негодность.
— И нет шансов на выздоровление?
— В ста процентах случаев прогноз неблагоприятный, — иносказательно ответила Мюриэл. — Лекарства пока не изобрели.
— Но ты же говоришь, у этого доктора что-то есть?
— Это генная методика. Пока что она положительно себя зарекомендовала на мышах. И еще каких-то животных. Дело за небольшим, — с горечью добавила она, — у них пока нет разрешения испытывать его на людях.
— А в порядке исключения? Можно на это надеяться?
— Видишь ли, иногда власти нарушают собственные правила «из сострадания». Остается молиться, чтобы этот доктор сумел это сострадание пробудить.
Профессор оказался высоким, широкоплечим мужчиной. Черные брови над его глазами были тронуты сединой.
— Доброе утро, миссис Циммер, — поздоровался он с заметным русским акцептом. — Я профессор Авилов. Входите, прошу вас.
Изабель тоже встала.
— Я ее дочь. Можно мне присутствовать?
— Дочь? — Доктор вдруг оживился. — Ну что ж, пожалуй…
— Нет! — категорически заявила Мюриэл. — Я не хочу, чтобы она в этом участвовала.
— Но, дорогая миссис Циммер, — подчеркнуто любезно произнес врач, — разве она уже в этом не участвует? Сама природа этого заболевания…
— Нет, ее отец не Эдмундо. Ее отец Реймонд да Коста, — объявила Мюриэл.
Русский профессор смерил Изабель внимательным взглядом. Его осенила догадка.
— Так вы знаменитая девушка-физик?
Изабель молча кивнула.
— Для меня большая честь с вами познакомиться, — почтительно изрек Авилов. — Восхищаюсь вашими достижениями.
Потом он опять повернулся к Мюриэл:
— Вот уж не знал, миссис Циммер. Думаю, то обстоятельство, что на вашей стороне, если можно так выразиться, столь уважаемая фигура, способно положительно повлиять на вашингтонских чиновников.
Он уставился на Мюриэл в ожидании ответа.
— Может быть, все-таки позволите доктору да Каста присутствовать при нашем разговоре?
Измученная и морально, и физически, Мюриэл все же уловила, что этот напыщенный индюк, единственный специалист, на чью помощь она могла сейчас рассчитывать, не успокоится, пока Изабель не пойдет с ними.
— Ну, хорошо, — вздохнула она.
Они прошли в просторный кабинет, стены которого украшали почетные дипломы на разных языках. Впечатление было такое, будто Авилов числится чуть не во всех академиях мира.
— Пожалуйста, дамы, присаживайтесь. — Галантным жестом он указал на диван, а сам сел за добротный массивный стол. В центре красовалась цветная фотография его светловолосой жены и троих детей, все — с улыбками, как на рекламе зубной пасты.
Авилов проследил за взглядом гостей и начал:
— Итак…
Ни одной из посетительниц и в голову не пришло, какой зловещий смысл таит в себе это короткое слово.
И светило начало свою лекцию, в которой чаще всего звучали слова: «как вам уже, конечно, известно».
— Как вам уже, конечно, известно, болезнь Гентингтона относится к числу наиболее тяжелых. Ни лечения, ни выздоровления, ни надежды. Ничего. До недавнего времени мы даже не знали, какой ген в организме человека в ней повинен.
С Мюриэл он говорил снисходительным тоном.
— Все это наверняка хорошо знакомо вашей дочери. Но если требуются какие-то пояснения, не стесняйтесь, спрашивайте.
— Пожалуйста, продолжайте, — смиренно попросила Мюриэл.
— Работа, которую в этой самой лаборатории провел мой прославленный коллега, профессор Гузелла, показала, что ген, ответственный за хорею Гентингтона, находится на четвертой хромосоме. Впервые в истории были применены маркеры для картирования конкретного гена. После столь многообещающего начала мы образовали целый коллектив специально для работы над этой проблемой. В него, кстати, вошли и коллеги доктора да Коста по технологическому институту. После упорных поисков мы выявили ген Гентингтона. Тут и мне посчастливилось сыграть свою роль. До этого момента я оставался в тени, а сейчас мне удалось довольно быстро клонировать преступный ген и путем использования рекомбинантной ДНК
