Рея это не смутило, и он вызвался отвезти дочь в Беркли на машине на собеседование.
— Ты же говорил, что в Беркли посылаешь документы просто наудачу? А теперь тащишь ее туда? Не слишком ли ты увлекся? — позволила себе возразить Мюриэл. — Зачем ехать в такую даль, если Изабель не собирается туда поступать?
Но одного только взгляда на мужа оказалось достаточным, чтобы разгадать его тайный замысел. Мюриэл набрала в грудь побольше воздуха и твердым голосом заявила:
— Нет, Рей. Считай, что это последняя капля. Мы не едем ни в какой Беркли.
Ответ мужа ее потряс.
— Разве я говорил, что поедем мы?
— Господи, — взорвалась Мюриэл, — да ты рехнулся! Неужели ты думаешь, что хоть один суд в этом штате присудит тебе опеку над двенадцатилетней девочкой?
Рей сохранял олимпийское спокойствие.
— Кто говорит об опеке? Мы с тобой не собираемся разводиться. Мы просто поступаем так, как будет лучше для нашей дочери.
— И ты считаешь, что оторвать девочку от матери в такой ответственный период ее жизни будет лучше для нее?
— С точки зрения интеллекта — да.
— Тебя только это волнует, да? — разбушевалась Мюриэл. — Что ж, я больше не намерена наблюдать, как ты калечишь нашу дочь. Я пойду в суд и добьюсь запрета.
Рей улыбнулся. В этой улыбке можно было безошибочно угадать жестокость.
— Никуда ты не пойдешь. Ты ведь прекрасно понимаешь, что она никогда не будет счастлива, если ты разлучишь ее со мной. Твои действия будут иметь обратный эффект. Так что, Мюриэл, подумай об этом хорошенько.
Помолчав, он добавил:
— А пока я отвезу Изабель в Сан-Франциско.
У председателя приемной комиссии университета Беркли имелись не только восторженные рекомендательные письма о юной абитуриентке, но и пара конфиденциальных посланий, которые вызвали у него определенную тревогу. Первое письмо было от председателя экзаменационной комиссии школы, в которой Изабель сдавала единые испытания. Этот преподаватель лично проводил с девочкой устный экзамен. Второе письмо пришло от матери Изабель. В обоих случаях, в весьма похожих выражениях, речь шла о «противоестественно близких отношениях между девочкой и отцом».
Эти тревожные опасения подтвердились, едва декан Кендалл открыл дверь и пригласил девочку войти. Он опешил: отец следовал за ней по пятам. Оказавшись в щекотливом положении, профессор подчеркнуто холодным тоном произнес:
— Мистер да Коста, если не возражаете, я бы хотел побеседовать с вашей дочерью наедине.
— Но ведь… — начал Реймонд, но до него тут же дошла нелепость ситуации.
— Прошу меня извинить, — спокойно оборвал его декан, — но, если она достаточно взрослая, чтобы поступать в колледж, полагаю, ей будет тем более под силу побеседовать со мной без вашей помощи.
— Ну да, конечно, — пробормотал Реймонд, испытывая неловкость. — Вы совершенно нравы. — Он повернулся к дочери: — Я буду ждать в коридоре, дорогая.
Оставшись с девочкой наедине, декан Кендалл проявил верх деликатности. Одаренность ребенка не вызывала сомнений, но так же ясно было и наличие некоторых серьезных проблем. Ни словом не упоминая об отце, декан как бы между делом спросил:
— Изабель, если мы тебя примем учиться, ты сможешь жить в общежитии с другими девушками? Многим из них будет вдвое больше лет, чем тебе. Что ты на это скажешь?
— Нет, — жизнерадостно ответила та. — Я буду жить с папой.
— Да, да, конечно, — согласился декан. — На первых порах это было бы разумно. Но ты не считаешь, что это… как бы тебе объяснить? Что это отразилось бы на твоей личной жизни?
Девочка лучезарно улыбнулась.
— Ну что вы! К тому же мне еще рано думать о личной жизни.
Попрощавшись с папой и дочерью, декан испытал противоречивые чувства. «Слишком мала. Совсем еще ребенок. Личность еще не сформирована. На самом деле ей бы поучиться в подготовительной школе, пока не повзрослеет. Но черт побери, если ее не возьмем мы, то наверняка перехватит Гарвард!»
Раздираемый чувствами вины и жадности, декан скрепя сердце составил письмо, уведомляющее Изабель да Коста о приеме в университет. Ей предлагалось место на первом курсе физического факультета.
Соблюдая видимость объективности, Рей позволил высказаться и жене. Мюриэл с трудом сдерживала возмущение.
— Рей, я тебя ненавижу за то, что ты сделал с дочерью. И со мной. Но ты прав, в суд я не пойду. По одной простой причине: в отличие от тебя мне не безразлично, кем она в конечном счете вырастет. И в отличие от тебя я хочу, чтобы она стала взрослым — и счастливым! — человеком. Я не хочу, чтобы она пала жертвой родительской тяжбы.
Рей слушал молча, рассчитывая, что, выпустив пар, Мюриэл поостынет. Тактика себя оправдала, и в конечном счете Мюриэл ничего не оставалось, как капитулировать.
— Забирай ее, если это так необходимо, но хотя бы не вычеркивай меня из ее жизни.
Муж быстро согласился на ее условия перемирия — которое правильнее было бы назвать безоговорочной капитуляцией. Не показывая своего триумфа, он тихо произнес:
— Клянусь тебе, этого хочет сама Изабель. Можешь ее спросить. В Беркли один из самых сильных физфаков в мире. Все каникулы мы будем проводить дома, обещаю тебе. — Помолчав, он спросил: — Ну что, договорились?
— Да, — тяжело вздохнула Мюриэл. — Только семьи у нас больше нет.
Едва отъехав от дома, Изабель забеспокоилась:
— Папа, ты мою скрипку взял?
Отец сурово повернулся к ней:
— Вообще-то, я…
— Тогда вернемся.
— Дорогая, я это сделал намеренно. Ты теперь студентка, и на развлечения у тебя времени не будет.
— Но ты же знаешь, я так люблю играть…
Рей не ответил.
— Папа, я знаю, ты считаешь, что скрипка как-то привязывает меня к дому. Но клянусь тебе, она нужна мне сама по себе!
— Конечно, конечно, — поспешно согласился отец. — Извини, это я виноват. Я попрошу, чтобы нам ее прислали.
— Или мама привезет, когда приедет в гости.
С угрюмым видом Реймонд ответил:
— Да, да… Конечно.
Это прозвучало не слишком убедительно.
