курьера в лаборатории не осталось никого из трудоголиков, привыкших работать до глубокой ночи.
Единственным исключением стал его ученик Адам Куперсмит, которого он сам вызвал к пяти часам.
Внешне они производили впечатление довольно странной парочки: невысокий, лысый шестидесятилетний Макс в толстых очках — и рослый, жилистый Адам, с копной темно-каштановых волос и наивным взглядом, выглядевший явно моложе своих двадцати восьми лет.
— Макс, ты меня вытащил из операционной, так что надеюсь, дело действительно срочное?
— Не сомневайся, — подтвердил наставник.
— Ты так загадочно говорил по телефону… Что, черт возьми, происходит? — стал допытываться Адам.
— Мой мальчик, — с серьезным видом ответил Макс, — впервые за свою научную карьеру нам предстоит выйти за рамки этических норм.
Адам был поражен.
— Я не ослышался? Это говоришь ты, который бросается вдогонку за почтальоном, если тот забыл взять деньги за доплатное письмо?
— На карту поставлена жизнь человека, — угрюмо ответил Макс. — Придется кое на что закрыть глаза.
— Раньше ты себе этого не позволял.
— Верно. Но раньше мне не приходилось лечить президента Соединенных Штатов.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне позвонил адмирал Пенроуз из Белого дома и что-то такое бормотал о «высокопоставленном представителе администрации». Просил больше никаких вопросов не задавать.
И Макс пересказал Адаму медицинские показания, переданные ему лечащим врачом президента. И возложенное на них поручение.
— Бог мой, ответственность-то какая!
— Вот именно. Поэтому мне было необходимо с кем-нибудь ее разделить.
— Ждешь, что я скажу спасибо? — улыбнулся Адам.
Разговор прервал шум лифта в дальнем конце коридора. Оба медика молча смотрели, как открывается дверь кабины и оттуда выходит посланник ночи, весь в черной коже. В одной руке курьер держал мотоциклетный шлем, в другой нес коробку размером с сигарную.
— Доктор Рудольф? — вполголоса уточнил он.
— Так точно.
— У вас есть какой-нибудь документ, удостоверяющий личность?
Макс вынул бумажник и показал курьеру водительские права.
Тот быстрым, цепким взглядом изучил фотографию, вручил посылку и моментально растворился в темноте. Ученик и учитель переглянулись.
— Вроде бы Хэллоуин еще не скоро… — проворчал Макс Рудольф. — Что ж, за работу!
Они медленно прошли по коридору, представлявшему собой своего рода полосу препятствий — с контейнерами сухого льда, центрифугами, баллонами с азотом, гелием и кислородом, громоздящимися вдоль стен без всякой системы, подобно гигантским кеглям.
Войдя в лабораторию, до потолка уставленную клетками с мышами, Адам включил свет. Мышки носились по клеткам взад-вперед, пребывая в счастливом неведении относительно своих уникальных особенностей.
Стоило ввести им человеческую кровь или какие-либо другие ткани, и их иммунная система тут же приобретала черты донорской. Это означало, что реакция их организмов на любое последующее воздействие становилась миниатюрной, но точной копией того, что происходило в аналогичной ситуации в организме донора.
— Итак, Адам, вариантов у нас три. Либо мы его вылечим, либо убьем, либо все останется как есть. Ты что предлагаешь?
— Возьмем четыре группы по шесть мышей. Введем им кровь больного и станем лечить каждую группу с разной интенсивностью. Последней группе, разумеется, будем давать имитацию.
— Но сыра их все равно лишать не станем! — добавил Макс.
Адам усмехнулся.
— Ты всегда проявлял заботу об отверженных.
К половине восьмого, когда стали появляться сотрудники лаборатории, большая часть инъекций уже была сделана. Во избежание ненужных толков ученые передали ящик за номером АС/1068/24 лаборантам, которые обычно занимались этой рутинной процедурой.
Как только появилась свободная минута, Адам позвонил в родильное отделение.
— Можете меня поздравить. Три восемьсот, — с гордостью объявил он.
— Везет же людям… — проворчал профессор.
В лифте Макс Рудольф не смог сдержать зевоту.
— Может, по блинчикам? — предложил он.
— Не подкладывай мне свинью, — возмутился Адам. — Я обещал твоей жене, что буду следить за твоим холестерином.
— Но в данный момент мы преступники от науки, — рассмеялся Макс. — Неужели так трудно позволить разволновавшемуся старику успокоить нервы порцией блинчиков со сметаной?
Медленно и мучительно прошли две недели. Каждый вечер, ровно в половине двенадцатого, коллеги приходили в лабораторию, чтобы выслушать по телефону очередную накачку от доктора Пенроуза, чей все более напряженный голос выдавал растущие страхи Белого дома. Один раз тирада Пенроуза прозвучала настолько угрожающе, что Адам выхватил у наставника трубку и прорычал:
— Черт бы вас побрал, адмирал! Вы должны довести до сознания своего пациента, что сейчас эти мыши работают его дублерами!
— Он это понимает, — раздраженно ответил Пенроуз.
— Тогда, может, ему следует порадоваться, что мы экспериментируем на них, а не бросились лечить сразу его? — Он выдержал эффектную паузу, после чего объявил: — Вчера, например, все мыши из первой группы сдохли.
— Все? — Голос Пенроуза дрогнул.
— Все. Но это все же лучше, чем если бы это случилось с вашим пациентом, вы не находите?
— Да… Пожалуй, — наконец выдавил адмирал. — А что вы мне посоветуете доложить?
— Правду, — ответил Адам. — И не забудьте подчеркнуть, что у него еще два запасных патрона. Спокойной ночи, адмирал. — Он положил трубку и повернулся к своему учителю: — Ну как, Макс?
— Очень впечатляет, доктор Куперсмит. А теперь давай займемся писаниной.
— Могу это взять на себя. Ты лучше иди домой, к жене, она за тебя беспокоится. А я введу печальную статистику в компьютер.
Профессор кивнул.
Я перекладываю на тебя свою долю рутинной работы, но мне не тягаться с твоей неиссякаемой энергией. А кстати, с чего ты взял, что Лиз обо мне тревожится?
— Такая уж у нее доля, — ответил Адам. — Она мне тысячу раз говорила: «Мой муж беспокоится обо всем человечестве, а я беспокоюсь о своем муже».
Макс улыбнулся, поднял воротник пальто и медленно побрел по коридору.
Адам с грустью смотрел вслед удаляющемуся учителю. Такой маленький, такой беззащитный, подумалось ему. Жаль, нельзя поделиться с ним молодостью.
2
Изабель
