по лестнице. Из-за двери дочери доносились сдавленные рыдания. Он содрогнулся. И в очередной раз почувствовал себя подлецом по отношению к ребенку.
Он постучал. Ответа не последовало.
Адам постучал сильней и окликнул:
— Есть кто живой?
Из комнаты донесся истеричный возглас:
— Никого существенного.
— Но ты ведь дома, котенок? — с нежностью произнес Адам.
— Да, только никому нет до меня дела!
— Мне — есть. Можно войти?
— Нет. Отправляйся к черту.
Адам заговорил негромким, но твердым голосом:
— Послушай, Хедер, я скоро съеду и хотел бы с тобой поговорить, пока я еще здесь. Через пятнадцать минут я вернусь и надеюсь, что ты меня впустишь.
За эти пятнадцать минут дочь умылась, причесалась и сделала героические усилия, чтобы взять себя в руки. После чего открыла дверь.
Адам присел рядом с ней на кровать.
— Послушай, малыш, я понимаю, тебе это кажется ужасным и эгоистичным с моей стороны, но это правильное решение. Мы с твоей мамой делали друг друга несчастными.
— Это ни для кого не новость, — пробурчала девочка. — Я тоже особой радости не испытывала.
— Так вот, я думаю, нам всем стоит начать новую жизнь.
— У тебя кто-то есть? — спросила Хедер. Было видно, что ответ ее страшит.
Адам немного помялся и тихо сказал:
— Она очень хороший человек. Думаю, тебе понравится.
— Это та русская, из-за которой вы с мамой ссорились?
Адам кивнул.
— Неужели она так много для тебя значит, что ты готов нас бросить?
— Дорогая, я же не исчезаю из твоей жизни насовсем. Совсем наоборот. Я намерен отсудить как можно больше прав, поскольку Аня тоже хочет, чтобы ты с нами иногда жила.
— Правда? — удивилась дочь. — А почему?
— Я ей так много о тебе рассказывал, что ей кажется, она тебя хорошо знает. Поверь мне, Хедер, она милая, нежная, заботливая женщина.
Воцарилось молчание. Наконец девочка нашла в себе храбрость спросить:
— Пап, скажи, почему ты женился на маме? Ну, какая самая главная причина?
Он помолчал и ответил:
— Чтобы у меня появилась ты.
Они вдруг обнялись. Хедер расплакалась. Адам тоже был готов рыдать, но сдержался.
— Папочка, пожалуйста, не бросай меня, — взмолилась дочь. — Я буду себя очень хорошо вести, обещаю тебе. Со мной не будет никаких хлопот.
Адам словно получил удар в живот. На какое-то мгновение у него даже мелькнула мысль отыграть назад и остаться. Он был готов на все, чтобы только не причинять боль своему ребенку. Но тут он вспомнил об Ане, о том, что они с Тони наговорили друг другу — слова уже сказаны, обратно не возьмешь.
Он закрыл глаза и крепко обнял дочку. Он слышал, как стучит ее сердце.
Через полчаса Адам, полный решимости, уже спускался вниз. Тони сидела в гостиной и читала. Услышав шаги, она подняла глаза.
— Ну? — спокойно спросила она. Судя по всему, она наконец совладала с эмоциями.
— Увидимся в суде, — коротко ответил он.
Тони сдержала слово. На переговорах с ее адвокатами — явно подстрекаемыми Боссом — с Адама живьем сняли шкуру.
Он по наивности обратился за помощью к своему старинному другу Питеру Чандлеру, не думая о том, что сострадание и жалость — не самые сильные стороны адвоката, ведущего дело о разводе. Когда-то Адам давал показания в паре дел Питера в качестве свидетеля-эксперта, это были дела о врачебных ошибках. Одно это уже должно было навести его на мысль о том, что приятель специализируется на защите искалеченных, изувеченных, залеченных до смерти больных — то есть жертв.
Адам дал Питеру одно-единственное указание — добиться для него права видеться с дочкой. У него было много причин оставить все имущество Тони.
— Пусть дом, машины остаются у нее — мне плевать. Я уверен, суд не присудит мне алиментов на жену — она же больше меня зарабатывает. А вот Хедер я готов содержать. И оплачивать ее учебу — если потяну, конечно.
— Ты вот что, Адам, держи это при себе, — посоветовал Чандлер. — Я не хочу делать из тебя монстра, но поторговаться с ее адвокатами не мешает. Если ты с порога объявишь, что согласен все оставить ей, они сочтут это отправной точкой и оставят тебя без штанов.
— Пит, я в это не верю. Тони ведь благоразумный человек. Она увидит, что я веду себя достойно, и успокоится.
— «Достойно»? С каких это пор закон оперирует такими понятиями? Ты сам ложишься под насильника и грабителя.
— Послушай! — с чувством воскликнул Адам. — Я виноват от и до. Если хочешь знать, я был бы только рад, если бы Тони раздела меня до трусов.
— Допускаю, — согласился Питер. — Только не забывай, что в Бостоне зимы холодные, без рубашки и околеть недолго.
Адвокат Адама проявил недюжинное знание психологии пострадавшей стороны. Тони не только потребовала в суде безраздельную опеку над дочерью, сохранение в своей собственности дома и огромные алименты на ребенка, но и вчинила Адаму иск за потерю в заработке.
Двое старших партнеров адвокатской конторы из Вашингтона, представлявшей интересы Босса, выступили свидетелями и показали, что, если бы Тони в свое время осталась в столице, ее доход был бы в два с лишним раза выше того, что она имела в Бостоне.
Питер возражал. Подавал протесты. Приводил доводы до полного изнеможения. Однако суд принял аргументы противной стороны, признав свидетельские показания обоснованными.
Но самая вопиющая несправедливость свершилась тогда, когда судья, напрямую спросив у Хедер, с кем из родителей ома хотела бы жить, и получив от нее столь же прямой ответ: «С папой и Аней», — присудил Тони безраздельную опеку, по старинке мотивируя тем, что девочке-подростку лучше жить с мамой.
Побитый и раздавленный Адам должен был удовольствоваться правом проводить с дочерью один уикенд в месяц и четыре недели в летние каникулы. Никакого Рождества. Никакого Дня благодарения. Никакой Пасхи.
Услышав приговор, Адам ахнул:
— Уж лучше бы палач и плаха.
— Опротестуем? — предложил Питер.
Адам скривился.
— Нет. Мне не оставили ничего, кроме моих мужских достоинств, боюсь, что при повторном слушании отнимут и их.
Хедер была подавлена.
— Пап, я ничего не понимаю! — рыдала она. — Ты же намного лучше мог бы меня воспитывать!
— Да, — согласился Адам, внутренне кипя. — Зато твоя мама лучше разбирается в юриспруденции.
Однако на этом страдания Адама не кончились.
