силы».
Потом, с красочными эпитетами и восторженными восклицаниями, он представил публике лауреата премии этого года, «нашу почетную гостью», как он выразился.
Под аплодисменты восхищенного зала Изабель грациозно приблизилась к кафедре. Фотокамеры вспыхивали, как праздничный салют. Профессор Де Роза с жаром пожал руку девушки, расцеловал в обе щеки и вручил ей почетный знак и конверт с денежной премией, после чего вернулся на свое место, оставив Изабель одну в свете юпитеров.
Она отложила призы в сторонку и приготовилась говорить. Ко всеобщему удивлению, у девушки не оказалось в руках ни листов бумаги, ни хотя бы нескольких карточек.
С восхитительным достоинством она улыбалась гостям, обводя взором зал и легонько кланяясь в благодарность за радушный прием.
Она начала говорить. Зал моментально стих.
— Многоуважаемые коллеги, достопочтенные гости. Позвольте выразить свою признательность за высокую награду, которой меня удостоили и которую я, скорее всего, мало заслуживаю…
Изабель говорила по-итальянски. В первый момент зал решил, что она механически зазубрила итальянские слова в знак учтивости по отношению к стране, оценившей ее заслуги. Но очень скоро стало ясно, что Изабель свободно говорит на чужом языке.
Наверное, больше всех был поражен ее отец. Она читала ему черновик своей речи по-английски и ни словом не упомянула о том, что собирается произносить ее на иностранном языке.
Изабель отметила вклад в науку итальянских ученых прошлого и настоящего, в особенности Риты Леви-Монтальчини, двумя годами ранее удостоенной Нобелевской премии по медицине за исследование роли протеинов как фактора роста нервных клеток. Потом непринужденно перешла к истории самой премии Ферми.
В завершение девушка высказала свои соображения относительно моральных обязательств современного исследователя, который, как она выразилась, обязан «не только искать истину, но и делать ее достоянием всего общества».
Наградой ей стал гром аплодисментов. Если бы была такая возможность, ей бы прямо сейчас дали и еще какую-нибудь премию. Овация продолжалась несколько минут.
Как только позволили приличия, Изабель сбежала с кафедры, едва не столкнувшись при этом с профессором Де Роза. В глазах старика стояли слезы, он снова бросился целовать девушку, бормоча:
— Дитя мое, ты — восьмое чудо света, ты…
— Простите, сэр, — перебила она, — но мне нужно успеть в одно место, в течение пятнадцати минут. Вы не могли бы передать папе, чтобы он не волновался? Я быстро, к банкету вернусь.
Она так торопилась, что даже не заметила появившуюся вдалеке фигуру Реймонда.
Де Роза поздравил счастливого отца и добросовестно передал то, что просила девушка. Сообщение повергло Реймонда в панику, и он, наспех поблагодарив профессора, бросился на улицу.
И как раз успел, чтобы испытать самый большой в жизни шок: у него на глазах Изабель взобралась на заднее сиденье «Ламбретты» с худощавым юношей за рулем. Лицо мотоциклиста скрывал шлем.
Шофер лимузина дожидался на стоянке возле здания, и Рей окликнул его:
— Джино! — Он махнул рукой в конец улицы, куда мотоцикл уносил его дочь.
Джино его понял, оба быстро сели в «Мерседес» и бросились в погоню.
В Риме жизнь течет по-разному. Какие-то районы никогда не ложатся спать. Какие-то, напротив, пребывают в вечной спячке. Сейчас, догоняя Изабель и ее спутника, они сначала проехали ярко освещенные кварталы с многолюдными уличными кафе, наполненными людским смехом и пением. Потом вдруг очутились на темной задней улочке. Большая часть лавчонок и мастерских, которые, судя по всему, работали в дневное время, уже погрузились во мрак. Лишь изредка с верхних этажей сочился неяркий свет.
Куда она едет? Реймонд терялся в догадках, сердце у него бешено колотилось. И по доброй ли воле? Ведь эта страна славится похищениями.
— Какой это район?
— Трастевере. Днем здесь всегда полно ремесленников.
— Но что ее сюда потянуло в такое время? — недоумевал Реймонд. — Она же здесь почетная гостья.
— Хотите знать мое мнение? — предположил Джино с сильным неаполитанским акцентом. — Ей, наверное, парень приглянулся.
Реймонд хотел крикнуть, что ему нет дела до «мнения» какого-то водителя, но в этот момент «Ламбретта» нырнула в узкий переулок. Джино поднажал, но вскоре остановился.
— Думаю, синьор, дальше лучше пешком, — вполголоса объявил он. — Эту улицу я знаю, там тупик.
Они завернули за угол и успели заметить Изабель и ее спутника в луче света, льющегося из открытой двери.
Мотоциклист снял шлем и откинул назад длинные черные волосы.
Оба преследователя сообразили, что, поскольку девушка и неизвестный уже скрылись внутри, можно прибавить шагу.
В следующий момент они стояли перед открытой настежь дверью магазина. Свет изнутри освещал померкшие золотые буквы на стекле:
«ДЖУЛИАНО»
СТРУННЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ
Внутри разговаривали несколько человек, среди них — Изабель. Она говорила:
— Мистер Карбоне, я очень тороплюсь. Полагаю, то, что вы сказали Эдмундо, соответствует действительности?
— Да, синьорина, слово чести. — Голос принадлежал пожилому человеку.
Реймонд и Джино подошли ближе. Магазин был маленький, сзади, судя по всему, располагалась мастерская. Повсюду были развешаны и расставлены всевозможные струнные инструменты самых разных цветов и оттенков, от нежных скрипок и альтов до могучих контрабасов.
Пожилой человек прошел к застекленному шкафу, в котором стояли несколько старинных скрипок, и достал одну. Она была темно-янтарного цвета, с безукоризненно гладким корпусом, хотя под верхним слоем лака угадывались небольшие трещинки.
Он протянул инструмент девушке, и та приняла его, как драгоценное дитя. Старик продолжал расхваливать свой товар.
— Это инструмент работы Джованни Гранчино, около 1710 года. Последние тридцать лет принадлежал одному частному коллекционеру, но после его смерти выставлен на продажу. Если мне не удастся найти покупателя, то скрипка на той неделе уйдет на аукцион «Сотбис» в Лондоне.
Изабель поднесла скрипку к подбородку, старик протянул ей смычок, с вида такой же старинный.
Девушка набрала полную грудь воздуха и тронула струны. Скрипка моментально ожила.
Изабель заиграла Третью партиту Баха. Звучание инструмента привело ее в такое упоение, что она доиграла вещь до конца. Охваченные волнением, старик и юноша восхищенно захлопали.
— Синьорина, это было великолепно, — запел Карбоне. — Вы играли так, словно в любви признавались.
— Ну что ж, — улыбнулась девушка, — вы свое слово сдержали, сдержу свое и я. Вот банковский чек на тридцать пять тысяч долларов.
— Что? — разочарованно воскликнул старик.
— А что такое? — встревожилась Изабель.
— Даже не поторговались! — упрекнул Карбоне. — Тридцать пять — это стартовая цена. Тысяч пять я уж точно бы сбросил.
— Прошу меня извинить, — смутилась девушка. — Я же вам говорила, у меня совершенно нет опыта в таких делах. Что же теперь делать? Чек-то я уже выписала.
