Поместье понравилось Сэнди отчасти благодаря своей довольно древней истории: еще при испанцах здесь был монастырь. В любом случае перестройка требовалась большая (что объясняло и на удивление приемлемую цену — всего два с половиной миллиона), но Сэнди сразу влюбился в эту Землю. Отец тоже советовал купить — Рейвен-старший надеялся, что при таком количестве комнат жизнь сына поневоле станет более насыщенной.
Для приличия Сидни немного поломался, когда сын потребовал, чтобы он тоже перебрался в новое жилище — которое отец уже окрестил «имением Рейвенов».
— Без тебя — что за семья? — уговаривал сын.
Но разве мог Сидни Рейвен устоять перед таким искушением, как свой флигель, с отдельным бассейном и внутренним двориком для приема собственных гостей? Не говоря уже о кинозале на двадцать мест.
— Ого! — восторгался он. — Дело за небольшим — найти, что показывать.
Тут он повернулся к Сэнди и спросил:
— А ты, сынок?
— У меня тоже свой бассейн, — ответил тот.
— Да нет, я не о том. Когда ты начнешь тратиться на себя?
— А что, покупка дома не в счет?
— Это только начало, сынок. Знаешь, что делает девушка после того, как покупает себе черное платье? Она выбирает к нему бриллианты.
— Может, теннисный корт? — предложил Сэнди.
— Почему бы нет?
— Но мы с тобой не играем…
— А тренеры на что? Оливии это уж точно понравится.
— Да, — согласился Сэнди. — В ближайшие же дни приглашу архитектора, пусть составит смету.
— Отлично, — не унимался Сидни. — Тем самым ты решишь вопрос с развлечениями для дочери. А для себя? Есть что-нибудь такое, о чем ты всю жизнь мечтал, но не думал, что сможешь себе позволить?
Сэнди поразмыслил и сказал:
— Нобелевская премия.
— Не годится, она же не продается за деньги. Я, во всяком случае, надеюсь, что так. Подумай о каком-нибудь безумстве. О чем-то, чего ни у кого нет.
Желая угодить отцу, Сэнди стал судорожно перебирать в уме возможные варианты. Наконец, уже готовый сдаться, он неуверенно произнес:
— А что, если мне построить собственную лабораторию?
— Здесь, на участке?
— Да. Своего рода институт в миниатюре. Можно было бы прямо здесь и работать. Даже лаборантов пригласить, чтобы следили за экспериментами круглые сутки. Что скажешь?
Старик улыбнулся.
— Я бы, конечно, предпочел гарем, но, на худой конец, сойдет и лаборатория.
Больше времени ушло на оформление всевозможных согласований, чем на строительство в дальней части имения импозантного приземистого здания с намеком на испанский стиль, воздвигнутого американско-мексиканской сборной бригадой строителей и архитекторов. Со своей извечной подозрительностью, прежде чем начинать здесь серьезную работу, Сэнди предпринял все меры предосторожности и нанял целую команду охранников круглосуточно оберегать его научные секреты от чужого глаза.
Он даже провел сюда прямую телефонную линию от института, чтобы свести к минимуму пребывание в офисе.
Главным событием года для Сэнди всегда становились приезды дочери. Одновременно это были и самые печальные дни. Оливия так быстро выросла, что Сэнди жалел, что нельзя остановить время, чтобы дочка навсегда осталась забавной и трогательной малышкой.
Те немногие часы общения, которые им выпадали, Сэнди всегда использовал для ненавязчивого приобщения дочери к науке. Он придумал специальную игру — сочинять песни из самых глупых на слух научных слов. Так, чтобы поощрить занятия дочери физикой, Сэнди придумал песенку, которая начиналась строчкой: «Вот если б ты знала СУЗИ», — где «Сузи» было вовсе не девичьим именем, а сокращенным обозначением теории всеобщей симметрии законов природы.
Еще была песенка, в которой зашифровывались другие физические аксиомы. Они придумали свой зверинец из элементарных частиц, куда входили все известные науке компоненты атомного ядра. Это была «Алиса в Стране чудес», только в современном, более технологичном варианте.
Оливия от души хохотала над папиными рассказами в лицах о генах — правшах и левшах, о пальцах у вируса гриппа и приключениях ученых, пытающихся придумать для них перчатки.
— А тебе известно, дочь, что запахи апельсина и лимона различаются благодаря наличию право- и левосторонней формы одной и той же молекулы?
— Вообще-то да.
— Что ты говоришь?
— Ты мне сам в прошлом году об этом рассказывал.
Учение давало свои плоды.
— Пап, угадай, — воскликнула как-то Оливия, едва сойдя с трапа самолета. — Наш преподаватель естествознания уверяет, что у меня талант к химии. Ну как, гордишься мной?
— Я и раньше тобой гордился, радость моя, — ответил Сэнди и мысленно поздравил себя. Он не удержался от того, чтобы не прощупать почву, и добавил: — К тому же у тебя дедушка — нобелевский лауреат.
— Знаю, — фыркнула дочь. — Ты бы слышал, как он о тебе отзывается!
«Вряд ли бы мне это понравилось», — подумал Сэнди.
— Он говорит, что ты самый яркий ученый, которого ему доводилось встречать.
«Ого! — подумал Сэнди. — С этим мерзавцем не соскучишься».
В уголке своей домашней лаборатории Сэнди поставил специальный столик для дочери, которая — благодаря то ли его стараниям, то ли наследственности — поразительно рано стала проявлять тягу к науке. Ее интересовала и личная жизнь отца, хотя здесь ей пришлось проявить деликатность.
Однажды Оливия явилась в лабораторию к отцу с потрепанным киносценарием.
— Пап, тебе надо это прочитать. Именно прочитать!
— А что это?
— Это один из дедушкиных старых сценариев. Он попросил меня дать свою оценку, поскольку хочет его кому-то предложить. Ты помнишь «Фрэнки»?
— Еще бы! — ответил Сэнди. — Монстр из пробирки. Тогда это казалось преждевременным.
— Вот именно, — подхватила дочь. — Но там есть любовная линия.
— Правда?
У Оливии загорелись глаза.
— Если верить деду, в каждом приличном сценарии должна быть любовная линия. — Она помялась и добавила: — Даже у тебя.
Вот оно что. Сэнди только посмеялся про себя.
— То, как Фрэнки ищет себе жену, тебе должно понравиться, — продолжала девочка. — Он тоже создает ее в пробирке. Ну как, интересно?
— В некотором роде, — уклончиво ответил отец. — А почему ты думаешь, что мне надо последовать его примеру?
Оливия мечтательно улыбнулась.
— Потому что не похоже, чтобы ты нашел себе жену, как все обычные люди.
