Время у нас есть. Можешь спокойно отвечать, Сольдис.
— Хорошо, задавайте свои вопросы, — согласилась девушка с подростковой беспечностью. Она жевала резинку, поэтому немного растягивала слова. — О чем вы хотели бы узнать?
— В общем, ничего особенного в моих вопросах нет, — начала Тора. — Просто нам в руки попал список автомобилей, проезжавших в воскресенье по туннелю. В нем есть и твоя машина.
— Правильно, — ответила девушка. — Я отогнала ее в ремонт. Получу только в среду. Пока меня возит бабушка, — кивнула она на пожилую женщину.
— А с кем ты вернулась сюда в то воскресенье? Мы пытаемся установить, кто, где и когда в тот день находился.
Судя по выражению лица, вопрос показался Сольдис странным.
— Меня подвез Тростур, — ответила она.
— Байдарочник? — уточнила Тора, удивленная не меньше Сольдис.
— Да. Я услышала, что ему нужно по-быстрому смотаться в Рейкьявик, и спросила, не подкинет ли он меня оттуда. Он сказал: «Нет проблем». — Она надула из жвачки большой пузырь и, когда тот лопнул, накрыв ее губы, ловко втянула клочки в рот. — Стейни меня подвел, хорошо хоть Тростур согласился помочь.
— Стейни? — переспросила Тора. — А кто такой Стейни?
— Мой друг, — ответила девушка. — Ну, типа друг. Он собирался довезти меня, но в последний момент отказался. Он вообще парень со странностями. Раньше таким не был, но после аварии стал немного… — покрутила она пальцем у виска.
— Ты говоришь о том парне в инвалидном кресле с обожженным лицом? — Тора с трудом сохранила спокойствие. — Разве он может водить машину?
— Конечно, может, — заверила Сольдис. — У него только правая часть лица обожжена, руками он отлично двигает. Ноги, правда, все перемолоты, но его машина оборудована какой-то штуковиной, которая помогает ему нажимать на педали. К тому же у него коробка-автомат.
— Вот как? Да, в таком случае разумеется, — пробормотала Тора, подавляя волнение. Ей и в голову не приходило, что Стейни способен управлять машиной. Он казался абсолютно беспомощным, полностью зависимым от посторонних. — И давно ты с ним познакомилась?
— Да я его с шести лет знаю, мы вместе в школе учились. Причем в одном классе. Мы одногодки, потому нас вместе и записали. После аварии он переехал в другой дом, недалеко отсюда, и я стала навещать его. Поначалу из жалости, а потом мы подружились.
— Нормальный он парень? — спросила Тора. — Я встречалась с ним дважды — он производит впечатление очень сдержанного человека.
— Парень он клевый. Не такой, как все эти приезжие. — Сольдис снова хлопнула пузырем из жвачки. — Думаю, он чувствует себя неуютно, когда видит, как на него смотрят. Да к нему и ходят-то только двое: я и его двоюродная сестра Берта.
— Я и с ней познакомилась, — проговорила Тора. — Вы тоже дружите?
— Конечно. Ее я раньше не знала, она же из Рейкьявика. Мы встретились у Стейни. Она тоже клевая и к нему хорошо относится.
— Какая страшная трагедия, — вступила в разговор бабушка Сольдис, Лара. — Такие редко случаются. Трое местных попадают в аварию, двое погибают, а третий становится инвалидом.
— Вы имеете в виду пожилую пару, жившую рядом с фермой? — уточнила Тора.
— Да, именно. И наверное, самое ужасное, что Гвендур был пьян. Будь он трезвым, ничего бы не случилось. Их дочь Роза сильно переживала. Собственно говоря, гибель родителей ее и подкосила. Она и раньше-то общительной не была, а с тех пор стала совсем нелюдимой. Замкнулась в себе. Хотя ее-то никто ни в чем не винит.
— Значит, вы тоже из местных? — улыбнулась Тора.
— А как же. Здесь родилась и живу уже много лет, — произнесла Лара. Сольдис была очень на нее похожа. Лица их, несмотря на разницу в шестьдесят лет, имели много общего. — В молодости я уезжала в Рейкьявик, но скоро вернулась. Здесь мне нравится больше. С годами я все лучше понимаю: незачем куда- то отправляться, все равно ничего прекраснее не найду.
— Понимаю вас. Знаете, я тут столкнулась с массой любопытных вещей. Кстати, вам не доводилось знать бывших владельцев двух соседних ферм?
— Вы говорите о «Креппе» и «Киркьюстетт»? Разумеется, я их знала, — гордо заявила Лара. — Гудни с фермы «Киркьюстетт» была моей лучшей подругой. Вот почему я приезжаю сюда, хотя порой мне горько смотреть на здешние перемены. Жалко, что старое так быстро уходит.
— Вы помните прошлые времена? — Тора приготовилась задать самые важные вопросы.
— Да. Хотя, конечно, память моя, как и все остальное, ухудшается, но вот что интересно — давно прошедшее я помню лучше и отчетливее. Спрашивайте обо всем, не стесняйтесь. Гримур и его брат Бьярни были людьми неординарными, поэтому меня не удивят даже самые необычные вопросы. Вся жизнь на здешней ферме была странной.
Тора готова была расцеловать бабушку Сольдис.
— Какое счастье, что я вас встретила! — обрадовалась она. — Измучилась искать людей, готовых говорить со мной об этих вещах. Одни ничего не помнят, другие не желают рассказывать, — выпалила она, переведя дух, и с места в карьер спросила: — Не знаете, имела ли ферма какие-нибудь связи с нацистами? Я нашла в подвале флаг, другие атрибуты и крайне удивилась — откуда тут, в сельском районе Исландии, взялись подобные вещи? Неужели здесь кто-то сочувствовал нацистам?
Лара горько вздохнула.
— К сожалению, да. Бьярни загорелся этими идеями. Однако не забывайте: после смерти жены Адалгейдур — она умерла году в тридцатом — он стал совсем другим человеком. Она для него много значила, и, потеряв ее, он потерял и часть разума, и часть своей рассудительности. — Неожиданно Лара хитро усмехнулась. — Но нет, как утверждают, худа без добра. Фактически на своей странности он и сделал громадные деньги. Вкладывал средства в такие дикие проекты, что все просто за голову хватались и ждали, когда же он обанкротится. Однако вот чудеса — все вложения приносили ему немалую прибыль, а ситуации складывались в его пользу. Вскоре после того как он занялся инвестициями, разразилась война, и деньги к нему потекли рекой. Все ему было на руку — и оккупация, и взлет рождаемости. А вот Гримуру, всегда отличавшемуся рассудительностью, не везло катастрофически.
— Он обанкротился?
— Нет, гораздо хуже, хотя, думаю, находился на грани банкротства. По образованию он был врачом, но поскольку в наших местах уже имелся доктор, практику Гримур не нашел и мало-помалу был вынужден заняться фермерством. Постепенно он и вовсе забросил медицину, решил расширить хозяйство, но так и не нашел работников. Все тогда рвались в Рейкьявик, где иностранные военные власти платили несравненно больше, чем здесь. От банкротства Гримура спас его брат Бьярни. Выкупил его собственность, но позволил Гримуру и впредь распоряжаться ею по своему усмотрению. Учтите — в те времена отношения между ними были весьма прохладными. Полагаю, Гримуру было тяжело принимать помощь от брата, но он не имел выбора. В довершение всего примерно тогда же умерла жена Гримура Криструн, оставив его с маленькой дочкой на руках. Криструн была психически больной женщиной. Я не очень хорошо ее помню, да она и сама нечасто на люди показывалась. — Лара немного помолчала и, набравшись сил, продолжила: — Теперь относительно нацизма. К Бьярни наезжали какие-то люди из Рейкьявика, хотели сделать его лидером националистического движения Западной Исландии. В задачу его входило вербовать юношей и девушек, чтобы создать из них политическую организацию. Подобные объединения, насколько мне известно, существовали на севере и на юге Исландии, правда, чисто номинально. Никакого влияния на политическую жизнь они не оказывали.
— Ну и как Бьярни? Справился с задачей? Много набрал молодежи?
— Вы знаете, начал он неплохо и даже преуспел, — снова улыбнулась Лара. — Только успех его крылся не в привлекательности нацистских идей, не в символике и знаменах, а в красоте и формах Гудни, его дочери. Она нравилась юношам больше, чем все нацистские символы, вместе взятые. Можно сказать, они по ней с ума сходили.
— Гудни и есть ваша лучшая подруга? Вы о ней упоминали? — спросила Тора.
