все более умиленное состояние духа, принц изволил даже подосадовать о тех днях, когда не выказывал мне особого внимания — ну можно ли, право, быть таким своенравным! Когда рассвело, он отвез меня домой и поспешил обратно, дабы успеть вернуться прежде, чем проснутся его домашние. Утром от него принесли письмо:
108
Я ответила так:
109
«Право, не довольно ли упрямиться, делая вид, будто мне невдомек, сколь незаслуженно велика благосклонность принца? Пожалуй, в моей жизни нет ничего более значительного…» — подумала я и вот решилась переехать к нему. Некоторые не на шутку озабочены и тщатся предостеречь меня от этого шага, но я пропускаю их наставления мимо ушей. «Моя жизнь безотрадна, так лучше уж покориться судьбе», — иногда думаю я. Конечно, положение придворной дамы никогда не было мне по сердцу, мне скорее хотелось поселиться где-нибудь среди утесов[191], но могу ли я быть уверена в том, что это положит конец моим злоключениям? Если же нет, что станется со мною? Люди не преминут истолковать мой уход от мира как очередную прихоть… Пожалуй, лучше всего смириться и жить по-прежнему… Сообщаться с отцом, с единоутробными[192], наблюдать, как растет та, которая осталась мне на память о прошлом…[193] Подобные мысли укрепили меня в моем решении, и я больше не отвечаю на письма, которые присылают мне разные любострастники, велю передавать всем, что меня нет дома. Их внимание мне и впрямь ни к чему! Постараюсь хотя бы теперь, пока еще не переехала в дом принца, оградить себя от оскорбительных пересудов! Когда я буду рядом с ним, он так или иначе сможет наконец удостовериться…
От принца принесли письмо. Открыв его, я не обнаружила там многословных сетований на собственную глупость — мол, как я мог, несмотря ни на что, доверять вам… В письме было всего несколько слов: «Не знаю, как ты…»[194] Эти слова поразили меня в самое сердце, я была близка к отчаянию. Люди и раньше распускали обо мне всякие вздорные, пустые слухи, однако я оставляла их без внимания: «пусть себе болтают, разве есть средство избавиться от напраслины?» Однако в письме принца сквозила явная озабоченность, и я огорчилась, подумав: «Ведь кое-кто наверняка успел проведать о моем намерении, еще немного, и я стану всеобщим посмешищем…» И даже не стала ему отвечать. А пока я, чувствуя себя оскорбленной и теряясь в догадках: «Что же ему такого на меня наговорили?» — не писала к нему, принц, как видно, полагая, что его слова повергли меня в замешательство, прислал новое письмо:
«Вы даже не отвечаете? Отчего? Я готов поверить… Как же переменчиво ваше сердце! А ведь я просто имел в виду: “Коль сердца стремятся друг к другу…[195]” Пусть все эти слухи и не лишены оснований…»
Прочтя эти строки, я почувствовала, что у меня прояснело на сердце, и, желая разузнать о нынешних чувствах принца, написала:
«Ах, если вы и вправду так думаете…
110
Вот как ответил принц:
111
Вот отчего и меня подхватила волна гнева…»
Ясно было, что он просто подтрунивает надо мной, заметив, как я подавлена, однако, все-таки почувствовав себя уязвленной, я написала так:
«Ваше письмо еще больше огорчило меня. Ах, когда б я могла доказать…» И принц ответил:
112
А я написала ему:
113
