А наши с тобою клятвы Долговечней сосны Сумиёси[204]. О, моя милая, я никогда, никогда более не стану докучать вам размышлениями о собственном будущем… Какая досада, что я сам…»
После этого письма безотчетная печаль поселилась в сердце женщины, целыми днями она только и делала, что вздыхала. «Ах, надобно мне было раньше позаботиться обо всем…» — думала она. Как-то ближе к полудню принесли письмо от принца:
136
«Тоскую, люблю, Хочу тебя снова увидеть Прямо сейчас, Цветок гвоздики ямато У бедной хижины горной»[205]. — Ну не безумец ли?.. — невольно вырвалось у нее, и она ответила:
137
«Коли так любишь, Отчего же не хочешь немедля Отправиться в путь? Ведь дорога не под запретом Сокрушительно-быстрых богов»[206]. Принц с улыбкой прочел ее письмо. А так как в последнее время он постигал священные сутры, то написал:
138
«Тропа Встреч — Ооми, С нее давно уже боги Сняли запрет. Но сижу на монашьей циновке И встать с нее не могу…»[207] Вот мой ответ:
139
«Что же, тогда Сама отправлюсь в дорогу. Тебя же прошу Об одном — монашью циновку Расстелить постарайся пошире». Пока я коротала часы, это сочиняя, повалил снег, и я отправила письмо, привязав его к заснеженной ветке. Вот как ответил принц:
140
«Снегопад. Пусть на деревьях листьев Еще нет, и весна далека, Внезапно повсюду вокруг Сливы цветы раскрылись»[208]. А вот что ответила я:
141
«'Слива в саду Расцвела раньше срока', — подумав, Ветку я сорвала, И тут же цветы осыпались — Мне снег показался цветами…» На следующий день рано утром от принца принесли такое письмо:
142
«Зимняя ночь. Любовной тоской истомленный, Глаз не смыкаю. Одно лишь платье на ложе — Печально встречаю рассвет…»[209] Я ответила: «И тем не менее…
143
Зимняя ночь. Утро никак не наступит, Но наконец Рассвело, и я разомкнула Обледеневшие веки». Увы, влачить дни, пытаясь рассеять томительную тоску посредством таких вот писем, — не тщетно ли
