улыбнулась:
– Джек, дорогой, посмотри, кто к нам пришел!
– Какое счастье, – пробурчал Джек, подхватывая на руки бросившегося к нему с радостным писком ребенка.
Девочка счастливо ткнулась носом в его небритую щеку:
– Папа пришел…
– Пойдем готовить ужин??–?спросил Джек.
– Ага… Очень кушать хочется…
Начавшие разглаживаться жёсткие складки у рта полицейского снова стали каменными.
– А что, мама тебя не кормила обедом?
– Не-а, она сегодня была очень занята. У нее с отцом Мэтью была ду…душе…душеспасительная беседа. Вот.
– Так… Ладно…
Джек взял девочку за крохотную ладошку и пошел на кухню, неся в другой руке пакеты с провизией.
– Не накормить ребенка обедом. Вот сука… – тихо пробормотал он.
– Что ты сказал, папа?
– Ничего, солнышко.
– Нет, ты ругался. Мама говорит, что ругаться нехорошо и что Господь Бог обязательно рассердится…
Пиццу и гамбургеры следовало разогреть. Джек открыл холодильник, чтобы взять масло.
– …потому что он все слышит.
– И видит, – тихо сказал Томпсон.
– Ну да, и видит.
Перед тем как уйти на дежурство, Джек, зная свою жену, а также зная свою работу, закупил продуктов на два дня. Не бог весть, конечно, – холодные жареные цыплята, детские кашки, все та же пресловутая пицца…
Все это лежало нетронутым. Коричневые цыплята, уложенные поверх остальных продуктов, покрылись инеем и были похожи на хорошо промерзшие кучки дерьма.
Пластмассовая ручка дверцы холодильника хрустнула в кулаке полицейского.
– Когда ты ела в последний раз, дочка??–?все так же тихо спросил он.
«Только бы не напугать мою крошку. Только бы не напугать…»
– Дома? Когда ты уходил на дежурство, папочка.
– И все?
– Нет, еще мы с мамой были в церкви, где пили кровь Христову и ели Его тело.
– Тело, значит…
Если бы сейчас лицо Джека Томпсона видел кто-то из тех преступников, кто его знал достаточно хорошо, он бы, скорее всего, с размаху упал ничком, сцепив руки на затылке. Но Джек смотрел в холодильник, а мертвым цыплятам было на все наплевать.
– Тело и кровь… Ладно.
Томпсон несколько раз глубоко вдохнул подмороженный холодильником воздух, потом взял масло и осторожно закрыл дверцу. Потом он разогрел пиццу, накормил ребенка и отнес начавшую клевать носом кроху в её комнату, где уложил дочку спать, первый раз за несколько лет не прочитав над ней молитву. Уходя, он очень плотно прикрыл за собой дверь.
Пастор Мэтью всё ещё сидел в кресле. Мясистым пальцем святой отец водил по страницам Библии, тоненьким голосом читая что-то нараспев, а Бетси, завороженная, неотрывно следила за движением пальца, как впавшая в транс кобра следит за дудочкой искусного факира.
– Понимаете, миссис Томпсон. Это не просто медальон. Это Четвертая Печать, которая дает владельцу невиданную силу. Об этом сказано еще в Новом Завете, и представляете, оказывается, она здесь, в нашем городе, рядом с нами! Боже правый!?–?Пастор Мэтью всплеснул пухленькими ладошками. – Мы должны всеми силами остановить демона, пока он ещё не набрал силу. Впрочем, вот, смотрите, – он поправил сползшие с носа очки и ткнул пальцем в книгу:?–?«И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя „смерть“…»
Пастор размахивал ручками, слова Священного Писания градом сыпались с его языка, причем на весьма благодатную почву. Бетси ничего не замечала вокруг. Её глаза лучились тем светом веры и любви, которого Джек не видел уже многие годы.
– «…и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли?–?умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными…»[4]
Голос пастора Метью набирал силу. Казалось, он не сидит в кожаном кресле в доме полицейского, а вещает с амвона перед сотнями верующих.
– Он почти рядом, он приближается. Печать его появилась именно в нашем городе, и значит, ее хозяин непременно придет за ней…
Но закончить пастор не успел.
– Вон!
Грубый голос Томпсона неожиданно ворвался в звонкий речитатив святого отца. Тот осёкся, поперхнулся и удивленно посмотрел на Джека поверх очков:
– Что вы себе…
– Вон, – твердо повторил Джек.
Похоже, пастор что-то увидел в глазах Томпсона…
– Опомнись, сын мой, – пролепетал святой отец, суетливо пряча за пазуху Библию, словно полицейский хотел её отнять.
– И чтобы больше я вас здесь не видел. Ваше место в церкви, святой отец. Там и проповедуйте. А это мой дом. И моя жизнь.
Пастор вскочил и, не произнеся больше ни слова, колобком выкатился за дверь. Томпсон подошел к жене и взял её двумя пальцами за подбородок. На кукольном личике впервые за восемь лет их совместной жизни он увидел страх.
– В общем, так, девочка моя. Хватит. Если ещё раз ребёнок останется голодным из-за твоей церковной бурды…
Он не договорил. Кукольное личико дёрнулось, из глаз женщины полились крупные слезы.
– О, Господи…
Этого Томпсон не выносил никогда. Он отпустил женщину, и она, рыдая, ринулась в свою комнату, под защиту распятий и священных книг, в изобилии украшавших книжные полки.
Джек вздохнул. Похоже, ребёнка придется везти к бабушке в Лос-Анджелес. Легко говорить на работе о законе и порядке, защёлкивая наручники на запястьях всяких ублюдков. Но ведь не браслетами же с дубинкой призывать к порядку собственную непутёвую жену?
Эндрю шел по парку, загребая ботинками жёлтые осенние листья. Он уже долго бесцельно шатался по городу. Странные мысли роились у него в голове. Иногда чей-то тихий голос говорил с ним, словно кто-то маленький и невидимый сидел у него на плече и вкрадчиво нашёптывал в ухо нечто бесконечно важное, чего он пока не может понять. Эндрю со всех сил старался разобрать слова, но каждый раз голос становился тише и исчезал совсем, чтобы снова появиться через некоторое время.
Равнодушие. Равнодушие и вязкая пустота вокруг, сквозь которую так трудно идти, и все силы уходят на то, чтобы еле-еле переставлять ватные ноги. Пустота и депрессия. Вельтшмерц, Мировая Скорбь, как называли это состояние полной апатии и бессилия древние скандинавы, окутала душу Эндрю. Он понимал, что сходит с ума, что потихоньку теряет связь с этим миром и что другая, неизведанная реальность всё настойчивее засасывает его в свой мрачный водоворот. Но ему было всё равно. Полное равнодушие. Абсолютная пустота. Древняя Мировая Скорбь.
Дубовый лист промчался у Эндрю перед лицом. Совершив в воздухе несколько фигур высшего пилотажа, жёлто-зеленый самолетик опустился на землю около давно не крашенной скамейки, коих в парке
