Машину остановил за пятьсот метров до первого поселкового дома. Нахально кататься на чужой машине без документов в его положении мог только поссорившийся с головой человек. Глеб обнял за плечи девочку и зачем-то поцеловал в щёку.
– Беги домой, живулечка…
– Меня Вестой зовут, дяденька…
«Какое прекрасное имя», – подумал Глеб, а вслух сказал:
– Береги себя, Веста. Обязательно увидимся. На свадьбе твоей погуляем.
Девочка засмущалась и вприпрыжку побежала вдоль бетонной дороги.
Корчагин не просто выбрал место остановки. Он хотел навестить родителей. Уже сейчас с дороги виделся знакомый памятник. Могила была на удивление ухоженной, на соседних участках полусухой летний сорняк доставал до пупка. Добрую жизнь прожили. Не забывают люди. Они не питали ни к кому вражды, не занимались сплетнями и политикой. Это помогало не отклоняться от правильного следования принципам жизни. Дух и общий настрой семьи был столь высок, что сам по себе притягивал светлое.
Вереница одинаковых домов из белого кирпича тянулась вдоль дороги, представляя собой последние подарки молодым советским семьям. Перекрытые крыши, пластиковые окна и солидное крыльцо некоторых из них делали строения вполне достойными называться коттеджами. Дом поселкового милиционера был вторым с краю. Заходить – не заходить? Жизнь – нематериальный процесс в материальном мире. Энергетик задавал вопросы «Да» или «Нет» своей душе, а затем уже спрашивал у ума «как», понимая, что тело просто исполнит то, что ему прикажут. Душа ответила «Да». Не оставлять же Дугиню одного в глухой деревушке с пятью столичными бандитами, хоть и связанными.
Глеб проскочил мимо уткнувшейся в закрытый гараж машины с непривычной советско-российскому глазу надписью «Полиция». Надавил звонок на заборе. Обычно все заходили без звонка, для приличия стукнув косточкой указательного пальца уже за порогом дома. Но сейчас что-то мешало. Ну да, уже успел образоваться кариес большого города, где порой люди не здороваются с соседями по лестничной площадке.
– Заходи, кто там ещё, – с порога гаркнул участковый, Яволод Курбатович.
Глеб шагал навстречу усатому, в одной белой майке полицаю и ясно видел, как его добродушное лицо заволакивает гранатовая пелена. Сканировать, считывать, то есть, заглядывать в душу этого человека не было никакой охоты.
– Проходи, Глеб Владимирович, – многозначительно причмокнул усатый, – в ногах правды нет. Думал, уж и не увижу тебя никогда боле.
За двадцать лет экономического беспредела майор не поймал золотого журавля. В столовой добром служила чешская кухня 80-х годов и малиновая мягкая мебель с двумя креслами из той же эпохи. Яволод налил себе и гостю стакан чайного гриба.
– Говори, – как-то по-деловому начал он, и сразу стало понятно, что появление Глеба Корчагина его не удивило.
– Я к бабке Нюшке приехал, – отчеканил Жига, – переночевал у сына ейного. А утром бандюки московские завалили. Чуть было внучку его не попортили, да и нас со знахарем чудо сохранило.
– А что хотели-то? – хитровато прищурился участковый.
– Я так толком и не понял. Повязали мы их. У него в сарае сейчас эти… Надо бы как-то подсобить… Что делать-то с ними?
Теперь не надо было даже трогать тонкий мир, чтобы разглядеть неуверенность и испуг в голубых глазах взрослого мужчины.
– Вы, это, одни что ли с москвичами справились?
– Ну, если по совести говорить, то я вообще один их поджаривал…
К испугу добавилось удивление и мальчишеский азартный интерес. Глеб уловил, что взгляд усатого бегал от него к углу дома, где вместе со служебным кителем висели наручники.
– Расскажи такое в другой обстановке, и поверить сложно, согласись…
– Мне зачем обманывать, Яволод? Веста свидетель, хоть мала она, но всё же видела и переживала…
– А ты мне больше ничего рассказать не хочешь, дружок? Что привело сюда, и от кого бегаешь?
«С чего он взял, что я бегаю? – подумал Жига, – видимо, те пятеро уже отметились тут».
– Шайка эта была у вас? – вопросом на вопрос спросил детектив.
– Шайки не было, а вот ребята московские подъезжали на двух спецмашинах. Два опера уголовного розыска беседовали со мной… Ну так что, расскажешь что-нибудь ещё?
Конечно, это вполне могли быть московские опера, но уж больно поведение их не соответствовало выходкам оперативников. Да что там выходки, Глеб просто знал, что ребятки те из другой конторы.
– Удостоверения, скорее всего, липа, – коротко бросил Жига, – но доказать мне это трудно. Тебе придётся просто поверить или мне, или им.
– Поверить я, допустим, могу кому угодно, а делать-то что я по-твоему должен? – вскочил участковый. Он открыл кожаную чёрную папку с вытертыми от времени уголками. Сразу всё стало понятно. Фотография на полицейской ориентировке была сделана не более двух недель назад в Сергиево-Посадском изоляторе.
– Говори, – тем же тоном, что и в начале разговора прохрипел Яволод Курбатович.
– А что я тебе скажу? Я хороший, я честный, меня подставили… Ты что, поверишь? – ухмыльнулся затем Корчагин.
– Да не рычи ты, Глеб, – урезонил усатый, – ты меня-то тоже пойми. Мне подумать надо, хоть самому с собой посоветоваться.
– Я действительно под следствием и, видимо, в розыске, – сказал Жига. – Кидальщика одного нашёл и на своей машине потерпевшим привёз. Лет шесть светит в самом лучшем случае. Но, сколь я знаю, меня не только полиция ищет. Понадобился я одним дельцам, вот они, скорее всего, и прислали этих пятерых верзил. У них возможностей не меньше министерских будет… К несчастью, не нарочно Дугиню впутал. Можешь хоть знахарю помочь? Я сейчас не про себя речь веду…
Боязливая застенчивость понемногу сошла на нет. Яволод разговорился, и это было уже полдела.
– Да нет! – тряхнул он головой так, что шейные позвонки один за другим щелчками вставали на место. – Мне надо с тобой разобраться, знахарь никуда не денется. Сколько себя помню, я ни разу специально закон не нарушал. На мелочь глаза закрывал, но тут особо тяжкие, – сказал участковый. – Мне в наручники тебя надо, а уж потом словами перебрасываться…
– Решай тогда, мне тут чаи с тобой гонять недосуг…
– А куда ты такой красивый собираешься?
Усатый улыбнулся, и тут Жига окончательно сообразил, что на нём лёгкая косоворотка с длинными рукавами и льняные штаны. В таком виде он как белая ворона в дикой стае смоляных каркунов. Честно говоря, о том, что он будет делать холодным вечером, детектив просто не думал. Он посмотрел собеседнику в глаза, потом медленно наклонил голову:
– Я не знаю. Я пока не знаю свою дорогу…
Наверное, кому-то участковый казался милым парнем, смахивающим на ручного медведя. Небось, нравился раньше девушкам. Отслужившие тридцать лет на одном месте в таком качестве не бывают глупцами. Не был глупцом и Яволод. Он, конечно, давно сообразил, что незваный гость мог и не завернуть к нему в дом. К обеденному столу его не голод привёл, а совесть. Многие давно с ней к милиции не ходят. А еще пожилые полицейские бывают осмотрительны и осторожны. Усатый не спешил рубить с плеча, на всякий случай потягивая время, потому как душа шептала ему совсем не то, что требовал закон.
– Для меня закон давно вышел за рамки написанных кем-то ограничений, – хмыкнул участковый. – Я, Глеб, не бездушный сухарь. Каждый человек, защищая детей, способен убить себе подобного, и каждый, не задумавшись, превысит скорость, если везёт тяжело больного в госпиталь. Я признаю свои внутренние законы, которые основаны не на страхе быть наказанным, а на том, что мне мурлычет моя совесть…
– Ну и слушай тогда её, дядя Яволод. Там кривду не расскажут. Слышишь?
– Слышу, слышу, – каменным голосом ответил Курбатович. Я всю жизнь любил пчёл, а пчела ищёт только сладкие стороны во всех поступках и проявлениях. А вот у детей моих, в городском институте «отгулявших», сознание мухи, из каждой мелочи грязь вытянут. Ты-то, кто? Пчела иль муха?
